Павел Чупров - Первый в раю

– Неужели патриарха? – не вытерпел Ваня.

Папа-папарации не обратил внимания на него и продолжил:

– Однако он нежданно-негаданно пропал. Во всяком случае, после девяносто восьмого о нем ни слуху, ни духу. В Патриархии никаких сведений не дали по непонятным причинам. Я нашел только это… – он взял со стола несколько листочков бумаги и развернул их веером. – Данный очерк о Филях найден мной в интернете. В нем упомянут некто Брякин. Брякин – мирская фамилия отца Кирилла. Итак: кто готов принести мне фотографию Кирилла Брякина? Живого или… Нет, все-таки живого. Правда, и времени прошло прилично, и наши девяностые были беспокойными, так что…

В аудитории опять стало тихо. Только похрустывали шейные позвонки – крепкие юношеские и нежные девичьи – студенты поглядывали друг на друга недоуменно.

– Почему именно Брякин? – спросила Регина Осадчая. Она сегодня была за дальним столом. Ване приходилось часто оборачиваться.

Папа-папарацци был удивлен. Не по-настоящему удивлен, а «педагогически».

– Все очень просто. Мне, преподавателю, нужно подыскивать вам творческие задания. Не могу же я просить вас сфотографировать Президента на рыбалке или в бане, – студенты дружно похихикали. – Наверное, вам хочется знать, есть ли у меня личный интерес к фигуре Брякина. Никакого. Разве что вы раскопаете что-то сенсационное. Тогда – да, о нем в свое время много говорили, я тоже. Сенсация маловероятна, давно бы просочилась. Но ведь как заманчиво – коротким репортажем, а то даже одной фоткой подтвердить или опровергнуть слова бывшего главы бывшего комитета бывшего СССР. Мы сейчас говорим не об экологии дачного прудика, а о церкви – институте с многовековой историей. В кои-то веки я предложил вам серьезное задание.

Он встал, прошелся по аудитории и положил листочки перед Ваней:

– Тогда ты, Фомин. Потому что первым захихикал, – он улыбнулся и ткнул пальцем в противоположный угол аудитории. – Вместе с Региной. Это зачетная работа.

После занятий Ваня переговорил с Региной. Оказалось, что сегодня она занята. Ваня поехал в Фили на рекогносцировку. В метро он прочитал очерк, автором которого был некто Сергей Шевцов. Название настораживало некоторой изощренностью – начиналось с многоточий и с маленькой буквы:

«… вот они – Фили

1998

Фили – это не район Москвы. Это – воплощенная в реальность смычка между городом и деревней.

Здесь по ночам громко лают и воют собаки, и заблудшая легковушка испуганно торопится проскочить странное место, ежась и избегая темных тротуаров.

Здесь люди просыпаются рано. Они шаркают подошвами посреди проезжей части улицы и потом скапливаются у входа в метро, в ожидании открытия попыхивая дешевыми сигаретами. Красные огоньки сигарет светятся в руках молчащих мужчин и женщин. Скоро из темноты появляется сверкающий огнями синий поезд; он несется почти по улице – метро здесь не зарыто в землю, среди окружающей грязи и скудости поезд кажется пришельцем из будущего; правда, на стекле одного из вагонов уже крупно нацарапано: «Смерть гопоте». В вагонах – интеллигенты из Крылатского, изо всех сил старающиеся сохранить себя в этом качестве, хорошенькие студентки из Кунцево, на «Пионерской», «Филевском парке» и «Багратионовской» к ним присоединяются пролетарии из Мазилово и Филей. Вагоны полны людей с раннего утра до позднего вечера – это рабочий район.

Средний срок жизни пролетариев соответствует статистике – до пенсии доживают редко. Немногочисленные старики появляются на улице, когда расцветет. На них полувоенные кители или то, что они не успели сносить в восьмидесятые, до перестройки. Чаще всего они приветствуют друг друга отданием чести. На окрик: «Привет, Петрович!» красная рука с черными морщинами взлетает к фуражке или спортивной шапочке с надписью «Adidas», доставшейся от внука. А старушки обеспокоены сиюминутными проблемами. У метро они расставляют лотки и торгуют квашеной капустой, солеными огурцами, хлебом, варежками, носками, сушеными плодами шиповника, вареньем. Они считают, что миром правит нужда и скудость. И иногда что-то покупаешь у них. Потом эти банки с ржавеющими крышками забываются под кроватью.

Здесь в метро (поезд №66, следует до станции «Молодежная») после работы умирает худощавая женщина. Сначала по вагону проносится: «Есть врач? Женщине плохо!», а потом видишь мужчину, слишком спокойно достающего маленькую круглую таблетку (он роняет ее на пол и также неторопливо достает другую), он двумя пальцами запихивает белый шарик в рот потерявшей сознание женщине, но шарик тут же выкатывается изо рта на воротник пальто.