Анастасия Чернова - Горький шоколад

Странно, но Машу это не радовало. Все чаще она погружалась в какую-то печальную задумчивость. Раньше она просыпалась минут за десять до будильника, быстро вставала и собиралась в институт, на первую лекцию. Сколько радости было в утреннем прохладном воздухе! Иногда, перед завтраком, она успевала потанцевать, кружась по комнате и вскидывая над головой руки. Маша чувствовала необъяснимое счастье, пусть это и глупо – прыгать под «La rokk». Теперь, напротив, она вставала не сразу, некоторое время лежала, вспоминая прошедший день. Иногда ей хотелось подумать о чем-то еще, и она представляла людей, давно ушедших из жизни, представляла лес и серебряный ручей, и длинные палки, которые неслись необратимо вниз по течению.

Сегодня, сентябрьским теплым днем, ей остро вспомнился первый снег. Она, еще сосем маленькая, выходит из подъезда, а кругом, куда ни взгляни – белым-белом… Вчера здесь было темно, мрачно. Черные провалы вместо цветных предметов: и стволы деревьев, и дальний забор, и дом напротив – все отливало слизкой серостью. Коричневые лужи, в которые она, присев на корточки, пускала газетный кораблик. Безветренное и бледное, словно кожа покойника, небо…

И вот, только за одну, единственную, ночь… Маша проводит пальцем по ветке куста, хрустально ледяного. А в воздухе морозном словно легкий перезвон стоит, и снег такой чистый, жалко по нему идти.

На первую пару Маша все-таки опоздала. «До чего доводят мечтания. Первый снег, первый снег, – передразнила себя, – как снег на голову». Уже минут двадцать шла лекци по истории литературы 20 века, читал Лукомский, он недовольно посмотрел, оглянулся, как скрипнула дверь, но ничего не сказал. Таня подняла голову и чуть махнула рукой. Маша пробралась к последнему ряду и села рядом с ней.

– Чего, – спросила Таня, – проспала?

– Ну да…

– А вчера, – Таня зевнула, – было круто. Мяч понравился. Как он в торт – ширк.

Она еще раз зевнула и легла на парту. На первой лекции обычно все спали, и Маша тоже достала из рюкзака цветной шарф. Положила, свернув пополам, под щеку и закрыла глаза. Белыми точками метался снег.

Монотонно зарождался день. Новый. Такой же, как и прошлый.

Как всегда, после второй пары они побежали с Таней в ближайший Макдоналдс, пили горячий безвкусный чай. После третьей вышли постоять на крыльцо. «Дышать свежим воздухом», – как говорила Таня.

Как всегда, мимо проковылял Санчо – единственный парень на курсе. Раньше двенадцати утра он никогда не появлялся в институте. Санчо покосился на Машу и кисло улыбнулся.

– Привет! – кивнула Таня, – ты чего такой?

– А какой? – он остановился и достал из кармана сигарету. Помял немного в руках и сунул обратно.

– Да так,… такой.

– Ну, а чего бы мне не быть таким?! – и он пошел дальше, не дожидаясь ответа.

– Вот странный! – хихикнула Таня. – По всему видно, наркотиками обдолбался.

– Да ну… – Маша не верила, – просто характер.

Санчо имел очень странную, чуть пританцовывающую походку, словно одна нога у него была короче другой. А когда с кем-то разговаривал, переминался и тер свои крупные, потные ладони. При этом посматривал с плохо скрытым высокомерием, прищурив и без того маленькие голубые глазки. «Паровозы», – так называл он всех студентов.

– Просто так, – строго ответила Таня, – запомни, ничего не бывает.

В два часа, на перемене, позвонил Тимур. Он спросил шутливо: «Твои успехи?». И Маша ответила: «Отлично!». Как всегда …

Даже дождь, и тот не стал исключением из правил. Как только закончилась последняя лекция, и Маша вышла из института – на город обрушился сильный и холодный ливень. Конечно, у нее не было с собой зонта. Пришлось накинуть на голову шарф. И, придерживая концы рукой, перепрыгивая лужи, Маша побежала к автобусной остановке.

До музея можно было доехать и на трамвае, выходить через пять остановок. В ясные дни она любила прогуливаться пешком, район был тихим и старинным. Только ряд дряхлых, девятиэтажных домов, подступающих к самой дороге, мог испортить первое впечатление. В автобусе, полупустом, Маша села ближе к выходу и рассеяно наблюдала, как за пеленой дождя в белесом сгущении воздуха плывет череда окон и балконов, цветочных горшков и белых рам.

На крайнем балконе третьего этажа сидела старушка. Как обычно, только с зонтом.

Это было время сумерек. В небе, меж туч, тлела бледно-розовая дуга, отбрасывая вниз какое-то нездоровое, воспаленное сияние. Золотисто вспыхнули лужи.