Серафим Богданов - Последний старец. Сталинградский снег. Черт побери!

Внезапно раздалось «Ahtung! Feur!». Дырчатый кожух с воронкой изрыгнул бледный сгусток. Не помня себя от ярости (в ушах стоял вопль-призыв о помощи!), Васька, как дикий кот, прыгнул с ужасающим рёвом. Он бил ножом по живому. Издавая нечленораздельные звуки. Кто-то тянул к его горлу засученные до локтей руки. Чьи-то пальцы царапали его кадык. В лицо брызнула тугая, липкая и солёная струя. Кровь… Вражья кровь! Руки немца обмякли. Пальцы разжались. Всё! Капут-аллес…

Он без сожаления обшарил карманы. Вывернул их наружу. Письма и фотокарточки, нераспечатанные игральные карты. Пачку бумажных денег. Всё это он бросил веером. На боку у одного в чехле – обнаружил двуствольную ракетницу. Осторожно выглянул наружу. Меж обрушенной стеной и знакомой полуторкой стоял с открытыми люками танк Т-34. От него несло гарью. Двигались какие-то неясные тени. Эх, раскрыть бы сумку! Там сигнальные патроны с разноцветными головками. Два белых – перенос огня ихней артиллерии. Вот, если б… Но в темноте – не различишь ведь!

В ту же минуту донеслись хлопки. Стреляли, судя по звуку, наши тяжёлые миномёты с берега. Тот час же – з а к и п е л о. В прямом смысле этого слова. Блеснули вспышки лохматых взрывов. Дыбом встала земля. Сверху обрушились железные стропила, что погнулись о бетон фундамента. Посыпались угловатые обломки бетонного перекрытия. Наши, как видно, работали по развалинам. Где проявил себя вражеский пулемёт. Им было невдомёк, что лупят по своим.

– Эй, живые есть? – раздался голос по-русски.

Палец Цвигуна машинально дёрнулся на спусковом крючке. Пулемёт резанул короткой очередью по развалинам. Трассирующие пули красным пунктиром ударили по обломкам. Высекли пучки искр. В следующий момент сильная рука обрушилась ему на голову. Зажала рот. Другая рука обхватила его поперёк туловища. Рывок… Цвигуна оторвало от бетона. Швырнуло на него.

Он лежал носом на убитом фрице. Руки были закручены за спину. Казалось, их завязали штопором и завернули узлом. Сверху бубнили (похоже, на русском!) голоса. Один предлагал его «пристукнуть, падлу!». Другой – захватить «на тот берег», к особистам. Или – в разведвзвод 33-го батальона волжской флотилии.

– Бра-а-атцы… – замычал как бурёнка Васька. – Я ж свой! Пустите, не сбегу…

– Не врёшь?

– Ей-ей! Падлой буду!

– Верующий что ли?

– Поневоле им станешь!

Голоса снова забубнили. Казалось, на мгновение вспыхнул карманный трофейный фонарик. Подсветило зеленоватым, а затем красноватым светом.

– Ладно! Распусти ему узел, Петро! Слышь, вражина? Будешь рыпаться – фюрера своего на новый год в гробу увидишь. Понял?

– Понял, понял! – благодарно заторопился Васька, запоминая оскорбления.

Оказавшись на спине (руки оставались закручены), он с радостью увидал склонившиеся над ним фигуры. Обе были в защитных гимнастёрках, но с полосатыми тельниками. На голове у одного была каска, у другого – бескозырка с тускло-золотой надписью «Свирепый».

– Браты! Миленькие! – запричитал Цвигун.

– Ладно! Кто такой? Где документы?

– Так я с потопленной баржи! С 33-го пехотного! Нас того – «лаптёжники» потопили. Я выплыл. Вот вам крест! Руки развяжите – Христом Богом…

– Ишь какой быстрый! Руки ему… Как докажешь, что ты – это ты?

– Так я это… – у Цвигуна помутилось в ушибленном лбу. – «Смертник» должен быть в левом кармане. Пошарьте…

– Допустим, что найдём. Как докажешь, что твой?

– Да вы ч т о!?! Свой – говорят вам!

– Какой-такой свой? Тут такие свои ходят-бродят! По своим же и стреляют, – смачно пошутил тот, что был в каске. – Петро! Надо его на тот берег – лодкой или баркасом. С ранеными. Пусть заградотряд с ним разбирается.

– Ага! – кивнула «бескозырка». – Тут и ракетница фрицевская. Из неё, видать, сигналы давал. Что б «ишаки» по переправе работали.

– Да вы чё, в натуре!?! – взбеленился уркаган в душе. – Охренели на своём солёном ветру? Это их ракетница! Я их замочил…

– Ну да! Сказки не надо рассказывать, парень! Замочил… Небось наших же бедолаг в их форму и обрядили. Что б правдоподобнее вралось. Что б мы тебя в обе щёчки расцеловали и как своего приняли. Шпион чёртов…

Его рывком подняли на карачки. Заставили таким образом передвигаться к берегу. Но, пройдя развалины, позволили встать на ноги. С обрыва было видно, как в свете осветительных ракет десятки лодок и плотов сгрудились у песчаной отмели. Она буквально кипела от сотен людей в защитном и чёрном обмундировании. Холодно блестели штыки трёхлинеек и СВТ. На плечах несли станки пулемётов «Максим», длинные ПТР на сошках, плиты и стволы ротных миномётов. Над смутно белеющими скелетами домов высилась в трёх километрах «шапка» Мамаева кургана. Источая огненные клубы из стальных резервуаров, в небо поднимался оранжево-чёрный хвост. Расширялся и закипал на степном ветру. Небо над Сталинградом всё было накрыто его мохнатым куполом. Дымное пламя скрывало от глаз людских звёзды, лунный свет и солнечные лучи. Они будто существовали отрезанными от Божественного Мира. От БОЖЕСТВЕННОГО ПРОВИДЕНИЯ. Казалось, всё живое и всё человеческое умерло в этом рукотворном аду. Но это было не так.