Наталья Аннеева - Рассказы. Миниатюры

На следующий день мы отправились по магазинам. К нашей компании присоединилась Бадма, тоже индианка по национальности, но приехавшая откуда-то из Африки. Она была высокая, полная и смуглая.

В магазинах, естественно, был обычный ширпотреб. В конце концов, мы добрались до центрального универмага. В отделе головных уборов девушки-продавщицы окружили Миру. Они говорили, что она – настоящая красавица из индийского фильма, несли всевозможные шапки и шапочки, примеряли на нее, крутили ее как куклу и любовались ею. Действительно, на фоне серой, поздней уже осени и привычной будничной обстановки Мира выделялась, как экзотический цветок. Бадма девушкам показалась похожей на испанку. Она спросила меня, красивы ли испанки. Я сказала, что очень красивы, поэтому она не расстроилась и добродушно подсмеивалась над Мирой, окруженной вниманием любительниц индийского кино.

В числе прочих, предлагалась шапочка под леопарда, изготовленная, естественно, из натуральной цигейки. Она очень шла Мире. Но девушки так усиленно втолковывали ей, что шапка – из натурального меха, что девочка вообразила, будто речь идет о натуральном мехе леопарда, а так как шапочка стоила недорого, то что-то с этим мехом не чисто. Поэтому она не решилась ее купить. Бадма выбрала для себя что-то белое и пушистое, а Мире мы так ничего и не подобрали.

Вечером мы опять пили кофе. Собралась большая компания «землячек», и было весело. Потом, уже ночью, мы с Лейлой сели за уроки. Мира заснула и плакала во сне. Наверно, ей снились родители. Девушка на открытке улыбалась сквозь слезы, Шива, Сати и Парвати тоже улыбались. В их небесном царстве все были счастливы, в том числе, наверное, и родители Миры, если они сейчас были там.

Нашего учителя истории мы звали Карпом. На самом деле его имя было Николай Карпович. Немного выкаченные глаза и полуоткрытый рот делали его похожим на рыбу. С острой наблюдательностью детей мы вечно находили в его внешности что-нибудь смешное. Карп нас, казалось, презирал. Мы отвечали ему насмешками за спиной. Открыто дерзить не решался никто, даже Генка, признанный хулиган нашего 6а.

Карп называл нас троглодитами, а иногда – идиотами. Об идиотах у нас было какое-то представление. Кто такие троглодиты, мы не знали. Степная станица, где взрослые с утра до вечера заняты работой на полях, конечно, не культурный центр страны. Интернета еще не было и в проекте, и наши мозги в некоторых отношениях на самом деле были девственно чистыми.

– Кто написал «Трех мушкетеров?» – спрашивал Карп на уроке, и когда самый начитанный из нас отвечал: «Александр Дю'ма», разражался смехом.

– Ах, Дю'ма! А есть еще писатели Зо'ля и Ба'льзак! – смеялся Карп. – Троглодиты вы, вот вы кто! Никакой культуры!

– Пап, а что значит «троглодиты?» – спросила я как-то вечером у отца.

Рассеяно подняв голову, он отвечал:

– Дикари. Пещерные люди.

– А Ба'льзака ты читал?

– Надо говорить «Бальза'к», с ударением на последнем слоге, – раздраженно ответил отец, – тебе еще рано его читать, – Впрочем, пойди, запишись в библиотеку. Тут хорошая библиотека. Попроси «Последнего из могикан» Купера или что-нибудь в этом роде.

Библиотека действительно была богатая. Колхоз-миллионер не жалел денег на книги. Я записалась и почему-то взяла «Жерминаль» Золя у слегка удивленной библиотекарши. И после этого начала читать все подряд, в том числе и Купера. Учительница литературы не возражала, когда на ее уроке я читала что-нибудь постороннее, а Карп меня вдруг зауважал. Отвечая на его уроках, я иной раз, не успев заглянуть дома в учебник, удачно приплетала что-нибудь в тему из прочитанных книг. Ему это нравилось. А вообще-то он всегда ужасно сердился, если мы не знали урока. «Тройка» была его любимой отметкой. Но часто было просто: «Два! Завтра придешь с отцом».

Уроки у нас проходили в старинном одноэтажном здании, где до революции, как говорили, помещались атаманские конюшни. Зимой печи в нем топили днем, чтобы ребятам из второй смены было тепло. В тот понедельник нам всем почему-то было ужасно весело. Может, потому, что ярко светило солнце, и в воздухе пахло весной, хотя на дворе еще был февраль. Учиться не хотелось, а до конца уроков были еще математика и история. На перемене мы хохотали и наперебой предлагали различные способы, которыми можно было бы сорвать уроки. Но это все было, конечно, в шутку. Всерьез на какую-нибудь каверзу вряд ли бы кто-то решился.

Начался урок математики, и Анна Михайловна вызвала к доске Таньку. Хорошенькая Танька моментально запуталась и за спиной Анны Михайловны с ужасными гримасами стала умолять о подсказке. Но мы шипели так вразнобой, что она ничего не могла понять. Слезы стали уже наворачиваться у нее на глаза, когда Генка поднял руку и попросил разрешения выйти. Ему разрешили, он вышел, через пару минут вернулся и сел на свое место. А еще через пару минут у всех запершило в горле, из глаз потекли слезы, мы начали чихать и кашлять.