Карл Сергучёв - Богоча. История Красного Шамана

– Потом отдышитесь, зимой, и отдышитесь и отоспитесь! Пошли уже, лето короткое.

Косари уже выстраивались и выходили по своим линиям.

Кто-то вдруг подпел, – Э-эх! То-ох! Тыэл суох…

Косари засмеялись шутке, и дружно двинулись по травяной стезе. Только свист полотен по крепкой траве, продолжал напоминать какой-то песенный запев, растворившийся в густом жарком летнем воздухе.

– О-ой-ой, надо же… – запричитал, завидев грозно надвигающегося Ороса, худой, изможденного вида человек. Бросив в сторону маленькую, тонко уточенную косу-литовку, Пима попытался сбежать через развесистый кочкарник. Но Орос ловко перешагивая через болотные преграды, быстро настиг беглеца и, схватив бедолагу за загривок, и вытащил его на лужайку.

– Я тебе что говорил, возьми закуток и коси, я с тобой поделюсь, будут у тебя бугулы на обмен. А ты траву мочишь, с самого утра из воды поднять ленишься. Зачем мне гнилая твоя трава. Ты, дурак! Как же ты мне надоел! – хлеща Пиму прутом, громко и сердито ругался Орос.

– Эй, ты! Ну-ка хватит, я тебе сам сейчас как дам. Ты кувырком улетишь. Хозяин, понимаешь ли, нашелся! – вдруг в ответ, плюясь и отмахиваясь тонкой ручонкой, пискляво заартачился Пима.

– Что? – закричал Орос, оторопев от такой неожиданности. – Ну, ты! – прошипел сквозь зубы Орос, и с маха шибанул извивающегося Пиму кулаком по скуле. Пима кубарем отлетел на несколько шагов и жалобно заплакал, утирая разбитое в кровь лицо мокрыми ладошками. Он встал и пошатываясь попытался сорвать широкие листья травы, чтобы остановить кровь. Тем самым еще больше размазывая ее по лицу и разбрызгивая вокруг.

– Вот, меня всегда бьют, а ты-то прямо в кровь. Какой ты человек? Я траву просто не успел сейчас, потом бы собрал и высушил. Все высушил бы, по травинке. А ты меня в кровь. Все меня обидеть хотят. Все мне теперь жить не дают.

– Ну, ты даешь! – опешил Орос. – Ну, ты… – и потеряв недосказанную фразу, он, махнув рукой, развернулся и пошел прочь. Отойдя на несколько шагов, Орос остановился и через плечо бросил, – Траву вытащишь, высушишь, пусть с этого места вся будет твоя. Но только с этого места. Проверю. И не лезь мне на глаза. Скоро обед, подойдешь, тетки тебя накормят.

Орос не оглядываясь широким шагом, уходил по взгорку.

Пима все еще утирая с лица кровь, корча рожи, выпирая язык, продолжал плакать и смеяться одновременно.

Старики-работники выводили утлые лодочки, заваленные до полуборта карасями к берегу. На развернутом вдоль озера таборе сенокосчиков, уже дымились костры, где весело заправляли готовкой несколько женщин. Разворачивая из матерчатых суровых полотен пресные лепешки, молодые девки внюхивались в них маленькими носами, и смачно вдыхая аромат хлеба, хохотали в удовольствие.

Орос, выйдя из опушки, заулыбался при виде хохочущих девчонок. Поодаль от них, рядом со своей коляской пил горячий чай из пиалы распаренный шаман Лиса. Девушки раскладывали по длинным, жердяного настила, столам лепешки, расставляя по краю жестяные кружки и деревянные плошки для мяса и супа. Туесами выкладывалось на стол масло. Тетки уже тащили большие резные миски, полные мяса. А в котлы, в кипящую воду, уже подливали молоко и закидывали потрошеных карасей.

– Айя, полей, – обратился Орос молодой работнице. Девушка, большим черпаком обильно пролила спину, шею и руки Орос Бая.

– Спасибо, доча, – с счастливой улыбкой, проговорил Орос и подошел к столу. Присев он вынул из кармана кожаной сумки брегет и, сравнив время на стрелках с солнцем, удовлетворенно хмыкнув, скомандовал подоспевшему Микиткэ. – Бей на обед…

Микитэ побежал к висящему на сосне металлическому бруску и заколотил по нему железным прутом. Бряцающий звон полетел по округе, сзывая работников на обед.

Орос подошел к старому шаману и, присев на ступеньку коляски, медленно начал разговор.

– Ну, что там за явление?

– Понимаешь, Орос, – начал старик, убирая в свою сумку опустошенную пиалу и вынимая оттуда же кисет с трубкой. Трубка была завернута в синий бархатный лоскут ткани.

– Понимаешь, Орос. Когда наш великий старец уходил, он ведь сказал, что на его место придет другой человек. От него. И все будет уже по-другому. Не нравится мне это другое.

– По-другому, говоришь? – Орос Бай въедливо, жестким взглядом осмотрел старика, – У тебя может и будет по-другому. А что, другое может быть у меня? Что-то может изменить мою жизнь? У меня такие стада, их можно в сундуки складывать деньгами и золотом. Сундуков не хватит. Кстати, хорошая мысль пришла, пересчитать поголовье перед свадьбой дочери. Отрежу в наследство хороший кусок. И даже не обеднею. Просто не замечу. А кровинка моя будет обеспечена на всю жизнь. Человек пришел, говоришь. Вот ты на него и посмотри. Сельчане говоришь, помогают, да они мне все должны. Я их хоть под телячий хвост, да хоть сожгу… Я здесь управа. И никакой пришлый у меня ничего не изменит. А если уж что там, по вашим шаманским правилам, ты-то на что? Я для тебя много чего сделал. Ты же, что бы стать сильным шаманом, ни в не нуждался. А сейчас, тем более, ни чем не нуждаешься. Вот сам и посмотри.