Геннадий Перминов - Через тернии… к счастью!

Ванька робко подошёл к зияющему отверстию и, ощущая непонятную робость, неуверенно шагнул вглубь грота, который был завален огромными белоснежными глыбами. От тусклого света от входа и отверстия сверху стены природной пещёры переливались синеватым, мертвенным свечением, а с высокого свода спускались причудливые соляные наросты.

– Сколь годов живу на свете, а такое диво впервые вижу! – изумлённо прошептал Хрипатый и вытер со лба бисеринки пота.

– Ну, чаво там, Ванька? – послышался зычный голос одного из обозников. – Здеся весь берег каменьями соляными усыпан!

– Так и там, велия тьма соли! Чистая, аж от взгляда хрустит! – с кряхтеньем отозвался старший обозник, вылезая из грота.

– Холосо? – дружелюбно скалясь спросил толмач. – Здеся многа белый камень, – он презрительно сплюнул и указал на череду темнеющих входов в пещеры.

Ванька со товарищи вновь поднялся на крутой берег Выми, делавшей в этом месте плавный поворот, и полной грудью вдохнул морозный воздух.

– Ну, братцы! – он горделиво посмотрел в белоснежную даль. – Быть здесь государевым солеварням!

Так возникло русское поселение Серёгово, где наивных зырян обращали потом в христианскую веру. Церковь сгорела во время грозы, а уже в 1768 году братьями-купцами Рыбниковыми в небольшом отдалении от основных соляных разработок был построен каменный храм, который, прослужив народу верой и правдой почти двести лет, в 1924 году был благополучно и до основания разрушен большевиками. Остался только основательный фундамент, который с годами все больше уходил под землю.

С установлением советской власти и созданием Коми АССР на месте соляных карьеров обнаружили минеральные источники, и там спешно открыли курорт, ставший известным не только в Коми АССР, но и далеко за её пределами. Открытое пространство и небольшая площадь, где раньше стояла церковь, стала активно застраиваться скромными домишками, рабочими бараками со множеством комнатушек, и вскоре образовался отдельный посёлок Пролетарский, который в простонародье называли «Пролетарка».

Глава первая

Часть первая

Из наиболее запомнившихся событий детства Мишке Блаженову, белобрысому и худенькому мальчугану, запомнились похороны отца. В его голове никак не укладывалось, почему его всегда весёлый и сильный папка неподвижно лежит в гробу, не обращая внимания на плачущую мамку и столпившихся вокруг людей, товарищей отца по бригаде.

Они жили на лесном кордоне, и отца, который работал вальщиком леса, придавило огромной сосной, переломив при этом позвоночник и повредив жизненно важные органы. Когда его привезли домой, он был ещё жив, и Мишаня, с трудом переборов чувство страха, с трудом протиснулся к окровавленному отцу.

– Мамку береги-и… – с трудом выдавил отец вместе со сгустками крови и закрыл глаза.

Дальше были похороны с немногочисленными сопровождавшими, стук мёрзлых комьев земли о крышку гроба и более чем скромные поминки. Когда все разошлись, к матери подошёл немногословный бригадир Петрович и неловко сунул скомканную пачку денег:

– Вот, Ляксандра, возьми! – Петрович положил на Мишкину голову грубую, мозолистую ладонь. – Собрали, что могли, – он немного потоптался на месте, а затем осторожно положил деньги на краешек стола и вышел, впустив в небольшую комнату клубы морозного пара.

– Семён… Семён… муженёк ты мой любимы-ы-й! – прохрипела очнувшаяся мать. – Как жить-то теперь будем, сынок?! – она прижала оробевшего Мишку к себе и тихонько заплакала. – Кому мы теперь нужны?! – сквозь всхлипывания шептала молодая вдова.

А через несколько дней приехала мамкина сестра, которая жила на далёком и неведомом Севере и которую Мишка ни разу не видел.

– Что, Шурка, подождать не могли! – негодовала крупная, широкая в кости тётка, гневно потрясая полными руками и, шумно вздыхая, опрокидывала в губастый рот очередную стопку водки. – Схоронили… – утробно выдохнула она и аппетитно захрустела солёным огурцом.

– А сколько ждать-то тебя? – робко оправдывалась мамка. – Тебя ведь двенадцать лет не было и неизвестно, приедешь или нет!

– И что ты теперь думаешь делать? Как дальше жить думаешь? – тётя Нюра на удивление легко успокоилась, чопорно вытерла мясистые, влажные губы и направила свой взгляд на младшую сестру, которая понуро сидела напротив. – Глянь на себя! Тебе всего тридцать годков, а похожа на старуху! Тощая, синюшная… А пацанёнка своёго как думаешь поднимать? – она с шумом поднялась и, приоткрыв форточку, закурила папиросину. – Сколько годков-то ему?