Ольга Грибанова: Неведомый путь

Правое (сквозь сон): О счастье!.. Счастье!..

Левое: А-а-а! Ну да, счастье же! Счастье схватило меня!.. Нет!.. По рейтингу популярности – охватило! Счастье охватило меня! Ну-ка, что получилось?

Правое: (сквозь сон) Безграмотно!.. Бездарно!.. Пошло!..

Левое (баюкая): А ты спи себе, спи!..

Я пробудился от сна или смерти? Кто скажет мне?

Некому – я одинок.

Надо мной тёмная высь.

Подо мной тёмная твердь.

Вокруг тёмная пустыня.

Вглядываюсь, вслушиваюсь, внимаю миру, в котором мне жить.

Много ли времени прошло, мало ли времени прошло – кто считал его в этом пустом мире? – когда понял я, что высь надо мной не темна, а выстлана звёздами, и с каждой минутой они всё ярче.

И вот уж твердь подо мной озарилась их зыбким светом. Неровными изломами замерцал мелкий гравий и песок. А где-то рядом послышался мне плеск воды. Ручей?

Поворачиваюсь на плеск, потому что захотелось вдруг чистой воды.

Да, он недалеко, он искрится меж камней. Тянусь к нему, но рук и ног моих я не вижу и не ощущаю, будто нет их.

А должны ли они быть? Пытаюсь разглядеть себя, но вижу только тёмную бесформенную массу, растёкшуюся по мелким камушкам.

И тогда я приказываю себе: вперёд! И тёмная масса начинает неощутимо для меня двигаться. Меня даже радует эта простота моего существования. Я делаю усилия и перетекаю пядь за пядью туда, где мерцает вода в свете звёзд.

Ещё бросок, ещё движение – и вот я погружаюсь в воду и начинаю жадно пить.

Ага, губы-то есть у меня, и рот есть, и глотка! Упругие холодные шарики спускаются по пищеводу в желудок. И тогда руки мои просыпаются! Я, оказывается, опираюсь ими о каменистое дно ручья, а они слушаются и держат мой вес. Я уже смутно вижу их в переливах воды. Её холод прокатывается по всему телу, и ноги в ответ вздрагивают – они тоже есть!

Последний глоток – и я выпрямляюсь, встаю на ноги, встряхиваю застывшими в холодном ручье руками.

В тёмном мире что-то произошло, пока я оживал в ледяной воде. Во тьме появилась едва заметная полоса горизонта, поверх неё расползается по небу лиловый поток. Мир наполнился звуками, и они всё ярче и отчетливее: лёгкий звон, тихий гул, мягкий шорох.

Но вот что-то тёмное явилось в небе ниоткуда, заслоняя собой звёзды, закрывая горизонт. Нарастает гул и всплески – как мокрые простыни на верёвке, как паруса в бурном море, как знамя над летящим в бой всадником.

Я только успеваю подумать: руки-ноги появились, а когда же страх-то у меня появится? Нет ни страха, ни простого любопытства – в своём одиночестве я заперт надёжно, нет дороги туда ни другу, ни врагу.

Порыв ветра свалил меня на землю. Мелкие камушки впились в голые колени, и я с удивлением спросил себя: что это, зачем это?

Прямо передо мной в свете утреннего горизонта возникли огромные львиные лапы, опустились, вмялись в жалобно заскрипевший песок. Мощное туловище выросло передо мной стеною, а сверху навис тяжёлый загнутый клюв. Великан склонил голову набок, по-птичьи. Огромный выпуклый глаз сверкнул на меня угольным блеском.

– Ещё один вылупился, – донёсся сверху глуховатый низкий его голос. – Приветствую тебя, Половина!

Мне было так удивительно и радостно слышать его речь, что я выпалил все сразу возникшие у меня вопросы:

– Ты кто? А где я? И откуда ты? Почему я Половина? Я половина чего?

– Я – Грифон, – величественно раздалось сверху, – а ты – Половина. Ты одинок?

– Да… – растерянно отозвался я, и от жалости к себе защипало в горле.

– Целостное творение не бывает одиноко – оно заполнено. Одинок – значит, пуст наполовину.

– Понял, – обрадовался я своей смышлёности. – А почему я здесь? И почему ты здесь?

– Я здесь, потому что это гнездо моё. Вечно подбрасывают мне тех, кому пора вылупиться, – голос Грифона был насмешлив, но добродушен. – А ты здесь, потому что захотел себя наполнить. Но можешь и обратно вернуться, – как будто ледяной ветер прошумел в голосе Грифона, – в любой момент можешь. Скажешь себе: назад – и повернёшься к своему Пути спиной. Вот и вся премудрость.

– Я не хочу спиной… Мой Путь начинается здесь? Он уже начался?

– Первый шаг сделать помогу. Дальше – сам!

Огромная голова склонилась ко мне. В свете розовеющего горизонта перья переливались металлическим блеском. В гладкий выпуклый глаз заглянул я, как в зеркало: жалконький, взъерошенный, ещё бы, только что вылупился. Лицо наполовину в тени, глазик круглый, ротик приоткрыт. Похож ли на себя? Можно подумать, я помню, каким был.