Андрей Проскуряков - Via Crucis

– Ты что, деньги у него отнял? – удивился Денис.

– Да ладно, так сразу и “отнял”! Сам он отдал, даже бить не пришлось. Только шапку с него снял, он всё понял. Вот его расписка, батя собственной рукой нашкрябал.

Борис достал тетрадный лист, где круглым, прыгающим почерком было написано: “Я, игумен Вассиан (Василий Власьевич Голимов), передаю означенную сумму Максиму Олеговичу Лошакову, как бывшему собственнику дома №12 по улице Пролетарской г. Зарецка, проданного в мае с.г. Деньги находились у меня на временном хранении и касательства к ним я не имею. Вся сумма передана добровольно и без всякого давления, от каких-либо претензий отказываюсь”. Под распиской стояла витиеватая многобуквенная подпись, дата и печать местного прихода.

– Ну, ты Робин Гуд, – удивился Денис, с уважением посмотрел на Бориса, которого он всегда осуждал в душе за демонстративный атеизм. – А то что эти приходские игумены до сих пор практикуют тайный постриг, это смущает многих. Во времена гонений, в советские времена, я понимаю! Так мантию прятали от властей, был монастырь в миру. А сейчас прячут от кого? От архиерея? Конечно, если постриг официальный, монахиню могут в любом монастыре поселить, а если тайный, то другое дело. Живёт женщина на приходе, помогает при храме, не подкопаешься. Но фактически принадлежит она на правах крепостной своему духовнику.

– Ты сам ему ничего не дарил, машину там, или курей редкой породы по штуке баксов за голову?

– Да ты что? – возмутился Денис. – Тут курами не отделаешься! Ему надо разум свой взять да в руки предать. Делай, мол, старец с ним чего захочешь. А вот я боюсь, что он руки после рыбы не помыл.

– Ещё я батяню попросил матери Макса ничего не рассказывать, – добавил Борис. – А если какой слух пойдёт, обещал вернуться, курятник спалить.

– Вот террорист! Понятно, откуда “Кара-Борис” взялось! – воскликнул Денис.

Тут Борис тихо засмеялся. Вслед за ним захмыкал и Денис, вспоминая вассиановских гордых гусей, молчаливых индоуток, летающих индеек и глупых пёстрых фазанов. Кривая сельская дорога выбросила их на скоростное шоссе, и они помчали в Москву. Подсолнечниковые головы тянулись вдоль дороги ещё долго, пока их не сменили злачные места – поля, засеянные пшеницей, или рожью, кто их там разберёт.

***

Обострённое восприятие внешнего мира, излишне тонкое, с включением в хоровод событий множества деталей, не заметных большинству представителей современного рассеянного человечества, было для Теплоструева и наградой и жалом во плоть. Поток второстепенных персонажей, врывающихся в сознание, говорящих, двигающихся, живущих своей жизнью, рвущихся на авансцену, позволял ему видеть жизнь как в многомерном кино. Но сознание, перегружаемое информацией, как сервер запросами, начинало периодически сбоить и тормозить. Массовка становилась агрессивной, превращаясь в толпу кочующих варваров, опустошающих империю, мешающих сосредоточенной работе мысли, изводящей психику постоянными выкриками на своём диком наречье. С раннего детства и до знакомства с Юлей Денис применял простую и действенную технику ухода от нашествия деталей мира, освоенную им случайно. В девятилетнем возрасте, будучи с классом на экскурсии в Боровском монастыре, он, незаметно отстав от группы, зашёл в пустую древнюю монашескую келью и опустился на поленницу дров, сложенных в углу. Сознание его едва выдерживало поток впечатлений от нового места, галдежа одноклассников, мелькания лиц, автомобилей и деревьев… Даже деревьев, с их сумрачными сухими лицами аскетов и острыми глазами разбойников, кривыми ручищами колдунов и щербатыми ртами нищих бродяг.

В келье был неживой музейный порядок и тишина, но была чистота и в том воздухе, которым келья была наполнена. Через несколько минут, неожиданно для Дениса, волны образов в голове улеглись, потом отступили за стены, не смея беспокоить своим присутствием. Сознание стало ясным и спокойным. Он огляделся, стараясь запомнить как можно больше подробностей. Белёная печь с двумя голубыми изразцами, покрытыми сеткой трещин, тяжёлый, низкий сводчатый потолок, узкое стрельчатое окно, крашеные в тёмно-синий цвет доски пола. Толстые монастырские коты, тёмно-серый полосатый и грязно-белый, голубоглазый, ходили снаружи окна по широкому подоконнику, открывая пасти. Коты, наверное, мяукали, просясь внутрь, но звуки не проникали через барьеры.

Это разнообразие предметов и явлений существовало вокруг Дениса, не проникая в сознание. Ничто не тревожило мысли, всё было миролюбивым и убаюкивающе спокойным. Впервые Денис ощутил равновесие с миром, доселе таким шумным, бестолковым, крикливым и агрессивно-навязчивым. Он отгородился от него не только каменными сводами, но и незримой пеленой, сотканной из неведомого доселе материала. Мальчик запомнил это место и это новое ощущение, чтобы потом мысленно перемещаться в спасительную келью, укрываясь в её таинственном мире от суетного и бессмысленного потока образов и звуков.