Они с Брюсом не кричат. Ещё летом придумали «азбуку глухонемых». Просто так, для интереса. Вдруг надо сказать по секрету, а кругом народ. Или вот как сейчас: она на третьем этаже, а он стоит на снегу, у большого тополя. И между ними двойные заклеенные рамы.
Он говорит быстро, пальцы так и скользят по лицу, шее, строятся в фигуры. Иногда она машет руками: стоп, стоп! Ещё раз.
Он прижимает руку к груди, и Синеглазка уже знает, что он скажет: «Я люблю тебя». Она «говорит» ему в ответ: «Я тебя тоже!», и соседки по палате зачарованно смотрят на них. А мужья внизу всё продолжают кричать: «Отёков нету?! Апельсины принести?!».
А то просят Брюса: скажи моей… И он с готовностью посылает депешу на третий этаж, а Синеглазка тут же передаёт соседке: «Дали смотровую на Комендантском, двушка, 46 метров». Соседка сердито стучит по стеклу: «Даже не езди, куда нам двушка на четверых!». Но муж не слышит, и тогда Синеглазка дублирует Брюсу, тот – мужу.
А им бы и двушка на Комендантском подошла…
***
Синеглазка просит укол – чтобы роды начались. Ей давно пора. Но врачи сомневаются и укола не дают. Она плачет, и доктора сдаются. С бегущими по ногам водами спускается на второй этаж, в родилку.
Там «большой сбор» – роддом дежурит по скорой. Про неё забыли, и Синеглазка, памятуя наставления врачей, то и дело спрашивает: «Тужиться можно?». Хотя спрашивать поздно – ребёнок идёт полным ходом. Тут персонал спохватывается: у них без присмотра рожает несовершеннолетняя!
От дикой боли ничего не соображает, только слышит: «Шприц… щипцы… жгут… ножницы…». Внезапно чувствует, что живота больше нет, и тут же видит в руках акушерки сиреневого младенца.
– Девочка, – говорят рядом, и тут же уносят.
Потом её колют острыми иголками, шьют разрезы. После того, что было, это можно терпеть.
***
Два дня ребёнка не приносят кормить. Всем приносят, а Синеглазке нет. Ещё в родилке она слышала про зелёные воды, тугое обвитие пуповиной.
– Я говорила, что мне пора, а они не верили, – жалуется она кормящим мамам, трогая затвердевшую грудь. Мамочки только вздыхают, нежно поглядывая на своих сосунков.
Сегодня, наконец, привезут. Она прислушивается к звукам детского отделения. Голос своей дочурки слышит издалека.
Вот каталка останавливается напротив двери, и сестричка ловко, с двух рук начинает разносить тугие кульки.
И вдруг прямо под грудь ей кладут большую оранжевую куклу, с чёрными бровями, длинными пейсами и малиновой вертикальной меткой вдоль лба – как у лошадки. Маленький ротик раскрывается во всю ширь, хватает сосок, и мгновенная, острая боль пронзает грудь.
У ребёнка уже зубы?
Нет, но очень острые и крепкие дёсны.
– Мамочка, нельзя так много кормить, будет понос.
Как же, нельзя! Это дочь Брюса Ли, она будет делать всё, что захочет.
А дома уже колясочка – из проката, она заменяет кроватку.
Они же два месяца провели в роддоме: то мастит, то желтушка, то гемоглобин низкий, то швы разошлись. Ничего покупать нельзя, и ребёнок, и мама на грани. Имя давать тоже нельзя. Вот выпишут…
Но теперь всё позади. Давай назовём…
– Лили. Пусть она будет Лили. – Брюс улыбается, поглаживая спящую дочку по щеке.
– И ещё фамилия. Не многовато ли Ли?
– Пусть. Как колокольчик: Ли-Ли-ли. Можно петь: ли-ли-ли, ли-ли-ли.
***
Дочку взяли в ясли для детей иностранных студентов. Очень хорошие ясли: на десять детишек воспитательница и две нянечки. Ясли круглосуточные, но Лили забирают каждый день.
Она красотка. Метиска. Золото с чёрным, киноварь губ, голубоватые белки. Характер тоже золотой: тиха, терпелива – восточная девочка.
– Вот кому-то повезёт, – говорит Брюс, рассматривая ладошку дочери. Вертит в руках, расправляет пальчики. Рисует глазами. Он всегда рисует.
К рождению ребёнка в Пожарке дают квартиру.
Если взять – придётся работать, делать Ленинские комнаты. Нет времени, надо учиться, а значит – пахать день и ночь.
Конечно, тебе надо учиться, говорит Синеглазка и немного грустит: не будет своего жилья. Но это не важно. Ведь они вместе, родичи смилостивились и пустили их в проходную комнатку. Там, за шкафом, старая оттоманка, маленький столик и два расшатанных стула.
Брюс приходит с занятий поздно, быстренько ужинает и тут же усаживается строить композицию. Ставит планшет на стул, поправляет лампу. Нарисованные люди машут руками, будто хотят взлететь.
Родичи уснули, дочка посапывает в новой кроватке.
Синеглазка уже спит, когда он пробирается к ней, скрипя всеми пружинами. Сквозь сон, сквозь зашкафную духоту… Скакун отпущен пастись, и они скрипят и скрипят, скрипят и скрипят. Пока Брюс, наконец, не откидывается на окаменелый валик, произнося неизменное:
Читать дальше