Марина Важова - Семь мужей Синеглазки. Сказка-быль

Но больше всего запомнились и протащились по всем житейским колдобинам стыдные страхи, о которых никому никогда… Они засели где-то в области диафрагмы и при каждых мало-мальски похожих обстоятельствах ударяли под дых острыми пятками.

Кому расскажешь, как в школе, поднимаясь по лестнице на третий этаж, в свой третий «Б» класс, она уткнулась в серую форменную куртку неожиданно выросшего перед ней старшеклассника? И тут же почувствовала прикосновение холодных, шершавых пальцев к тому потайному месту своего тела, до которого она сама никогда руками не дотрагивалась, только мягкой губкой. Не пискнув, Синеглазка вывернулась и побежала вниз, соскальзывая с потёртых ступенек. Она ни разу не оглянулась, выбежала из школы без пальто, в войлочных тапках, и, пока неслась домой, продолжала чувствовать эти ужасные пальцы.

Дома заперлась в туалете, но даже губка не помогала, и она принялась тереть изо всех сил. Потом с Синеглазкой что-то случилось – она не поняла, что. Только ощутила, как от низа живота покатила волна, подняла её худенькое тело и качала его, трепещущее, с дрожащими коленками, бухающим сердцем.

– Что с тобой? – услышала она голос бабушки и поняла, что кричала, вернее, выла.

– Живот болит, – не соврала Синеглазка и поскорее легла калачиком на кушетку – укушетку – с резиновой грелкой на животе, заботливо укрытая бабушкиным клетчатым пледом.

С этого дня она уже не боялась дотрагиваться до мягкой складочки, которую ещё называла по-детски. Пусть уж лучше будут её собственные пальцы, чем чужие, возможно и грязные, мужские. От них постоянно исходила опасность: они дёргали за косы, толкали, больно хватали за плечо, лезли под подол.

Другое дело: мамины, бабушкины, учительницы или медсестры, берущей кровь. Эти руки заботились о ней, даже когда делали больно. Мужские – всегда пугали. Неважно, водили они указкой по карте мира или подстригали отросшую чёлку. Ведь Синеглазка помнила, на что они способны !

Надо сказать, что она быстро взрослела, и не последнюю роль в этом сыграла любовь к чтению и снисходительность школьной библиотекарши.

Волшебные сказки перепутались с любовными романами, в которых даже закоренелые преступники обращались в праведников под воздействием женской любви.

Синеглазке стали интересны закоренелые преступники, она жаждала их спасать. И сразу отличала по свободе и лёгкости обращения, внимательному взгляду, задушевной хрипотце в голосе.

Она летела на свет романтиков, горящих возвышенными идеями, и подбирала падших ангелов, тянущих к ней свои обрубленные крылья.

Какая важная вещь – первая встреча! Имея опыт и тонкую интуицию, можно сразу определить, а нужен ли он тебе, девушка, вообще-то?

Только не имея опыта, интуиции плохо доверяешь. Ма-а-а-ло ли что кажется, а если всё не так? Ма-а-ало-ли что не он, а его Друг в глаза заглядывает и вздыхает? А он только улыбается. Потом произносит что-то смешное, какой-то каламбур. И каждое слово выговаривает со значением. Не громко, как бы ни к кому не обращаясь, посмеиваясь в усы. Хотя никаких усов нет, просто наросшая к вечеру щетина на верхней губе. Вроде следов пороха.

Ростом маленький, ниже её на полголовы. Смуглый, в вельветовых джинсах, заправленных в сапожки «казачок» со скошенными каблуками. Блестящие чёрные волосы. Прямые и длинные, почти до плеч. Чёлка закрывает брови. Он вскидывает головой, её отгоняя. Глаза карие и круглые, как у лошади. Губы рельефные, будто вырезаны из дерева. Белые зубы просверком в полуулыбке.

И запах. Он пахнет не так, как белые мужчины. Хочется ещё раз понюхать. Вот если на перерыве незаметно так подойти…

Они рисуют, у каждого мольберт и планшет с натянутой бумагой. Человек десять, стоят кругом и натурщица по центру с рефлектором в ногах. Синеглазке немного стыдно смотреть на обнажёнку , а парни – их большинство – сосредоточенно ширкают карандашами. Глянут мельком и: шир-шир-шир. Тени накладывают. Будто и не женщина перед ними, а гипсовая болванка.

Синеглазка учится в Модельной Школе, но там не нужны рисунки с натуры, достаточно воображения. А ей так хочется настоящего искусства! Поэтому бабушка записала её в Вечерние Рисовальные Классы.

У него рисунок лучше всех, и бумага натянута ровно, французская, верже . И карандаш чешский, кохиноровский , HB. Там, в кожаном пенале, десяток таких – все заточены, как один. Пахнут вкусно: палисандровым деревом.