Ирина Горбачева: Слабая женщина с сильным характером

– Я не поняла? Чего ты орёшь? Орать надо было, когда он тебя по дороге раскатывал. А если б он взял, да уехал? А если ты понесёшь? На нас дитя повесишь? А людям как в глаза смотреть?

– Не хочу… я папе всё расскажу, – сквозь рыдания говорила Люба.

– Давай! Давай! Всем расскажи о своём позоре. Папе она расскажет! Хочешь, чтобы до смертоубийства дошло? Колька вылезет как уж. Доказательств у тебя никаких, а отца посадют.

У Любы защемило сердце, когда она услышала от матери «доказательств у тебя нет». Не у «нас», а именно «у тебя». Ей до тошноты стало противно от её присвиста в слове «посад-ют». Стало больно от того, что мать даже не посочувствовала ей. Наоборот, хотя и не показывала своим видом, но её глаза говорили о том, что она даже где-то рада, что так произошло с дочерью. Люба зарделась, словно получила от матери увесистую пощечину.

– Успокойся, не посадют, – тихо ответила она со злобой в голосе, прекратив рыдать и вытерев слёзы.

– А чего ты крысишься? Я что ли позволила себя облапать и испортить? – закричала мать.

– Я? Позволила? – Люба выбежала из дома.

Разговаривать с властной матерью бесполезно. Перекричать её ещё никому не удавалось, а переубедить мог только отец, да и то иногда. В основном, этот добрый, работящий средней комплекции мужичок, любивший по случаю выпить, как и все на селе мужики, никогда не спорил со своей дородной и громкой супругой. Он постоянно уводил детей от скандалов и криков матери на улицу, и в бессилии справиться с ней махая рукой наотмашь, говорил:

– Да чёрт и тот с ней не справится! Пусть пар выпустит, чтобы не взорвалась, потом добрее станет.

Люба молча, с тяжёлой обидой на мать собиралась в дорогу. В другую совсем ей не изведанную жизнь. Со слезами полными слёз, что раздражало мать, она ругала себя.

– Зачем я иду на поводу у матери. Он мне противен. Как я буду с ним жить без любви?

Мать будто услышав её переживания, постоянно наставляла её.

– Не ты первая, не ты последняя. Стерпится – слюбится. Он работящий. Да и другой, нашкодил бы и сбежал, а этот с собой позвал. Так что не гунди, хороший мужик, свой.

По ночам, мучаясь бессонницей, Люба всё продолжала ругать себя.

– Слабая я. В отца пошла и душой и телом. Не смогла дать отпор, постоять за себя. И сейчас. Наплевала бы на эту свадьбу, да мать потом житья не даст, а ехать куда?

Гуляли свадьбу, как и положено на селе, долго, шумно и пьяно. Первые два дня гуляний Колька, улучшив момент, затаскивал Любу, подальше от глаз гостей и пьяно облапывая, добивался своего, постоянно повторяя:

– Ты жена, обязана мужу всегда и везде. Я теперь твой хозяин.

А ночью, допившись до нечеловеческого вида, храпел, раскинувшись поперёк кровати. Молодой жене приходилось сидеть у окошка их маленькой спальни и тихо плача слушать пьяный сонный бред мужа, ожидая рассвета.

На свадьбе Люба сидела за столом, отрешённо наблюдая за происходящим. От постоянных пьяных криков «горько» ей становилось дурно. Ей хотелось оттолкнуть пьяного, плохо стоящего на ногах Николая, но мать, видя её недовольство, дёргала её за подол платья, приговаривая:

– Не кочевряжься.

Любу пугала мать Николая.

– Мало мне своей мамаши, так и эта, кажется не лучше. Взгляд такой, словно убить готова.

А Митрофановна, как все называли мать жениха, не переставая нахваливала Николая и себя Любиной матери.

– Коленька мой, всё в дом, всё в дом. На все руки мастер. Я тебе так сваха скажу. Ты ко мне с уважением и я тебя никогда не обижу.

– Люб, слышишь, что свекровка твоя говорит? Вот. Ласковое теляти двух маток сосёт, – поддерживала её мать Любы.

– У меня в доме лежебок и лентяек не потерплю, я тебе сразу говорю. Я человек прямой, правду-матку прямо в глаза говорю. В нашем доме никто не врёт, только правда!

– А мы тоже не на помойке найдены, – встревал в разговор отец Любы, – у нас доча, просто золото.

– Не всё золото, что блестит, – с издёвкой отвечала ему Митрофановна.

– Ты это о ком? – пытался возмутиться отец.

– Да сядь ты уже, – пресекала мать любую попытку отца защитить дочь.

На свадьбе Люба узнала многое о семье, в которой теперь ей придётся жить.

– Ох, бедная! Не повезло тебе, – сожалея, говорила какая-то пьяная женщина. Потом выяснилось, это была тётка Николая по отцу, – я тебе так скажу! Свекровь твоя, настоящая жаба. Знаешь, как она матушку мою обижала?! – пьяно и наигранно заплакав, она оттолкнула от себя какого-то такого же пьяненького мужичка, – да иди ты отсюда, мы беседуем, не видишь?