Тициано Терцани - Конец – мое начало

Фолько: А какие выводы ты делал, видя все это?

Тициано: Благодаря всему тому, что формировало мою личность, – я уже говорил – я был готов выступать против несправедливости. Там несправедливость была настолько очевидна! Она была перед глазами, явная и вопиющая! Ты видел прекрасные вьетнамские просторы, зеленые рисовые поля, крестьян в черном с их плетеными шляпами, деревянные хижины, крытые соломой, на утоптанной земле. И в этот простой и дивный мир приходила война, танки. Меня потрясло абсолютное несоответствие войны и местного уклада, а также то, что война навязывала современность этому обществу, которое жило по старинке, очень просто. Все эти танки, бомбы, оружие никак не вписывались в местный ландшафт. Им там было не место!

Фолько: И ты писал об этом?

Тициано: Естественно, что на протяжении всей войны я писал с огромной симпатией по отношению к вьетконговцам. Имея сердце в груди, невозможно было испытывать симпатию к американцам. Какого черта они там делали?! Как можно было вести войну против этих бедолаг, у которых едва был прикрыт лоскутами зад, в соломенных шляпах и с маленькими ружьишками, из которых они стреляли по американским адским машинам смерти? Их врагов оставалось только ненавидеть, Фолько. Если ты хоть раз видел ковровую бомбардировку В-52 вблизи – как это несколько раз случилось со мной, – когда под огнем оказывались крестьяне и деревни или солдаты в траншеях, вырытых вручную и прикрытых кокосовыми ветками, ты не мог быть на стороне тех, кто на высоте тысячи метров нажимал на кнопку и сбрасывал бомбы или – еще хуже – напалм. Эти бомбардировки В-52 были очень страшными, просто ужасными. Какое разрушение!

И потом, вьетнамцы были на своей земле. Застарелая проблема, которая все время выходит наружу, вот теперь и в Ираке. Вьетнамцы были у себя дома, а эти прибывали за десятки тысяч километров туда, где им нечего было делать. Не зная об этой стране ровным счетом ничего – ни истории, ни культуры – они прибывали туда «сражаться с коммунизмом». Коммунизм был их врагом! Поскольку с Китаем тягаться было непросто – там-то народу был почти миллиард – они попытались сразиться с ним в Корее, но и там ничего хорошего не вышло. Тогда они решили нанести грандиозный удар по коммунизму во Вьетнаме. И этот «грандиозный» удар обернулся для них чудовищнейшим унижением, от которого они и по сей день не отмылись.

Фолько: Да, возможно, это самое грязное событие в их истории.

Тициано: Они потерпели полное, абсолютнейшее поражение, несмотря на свои полмиллиона солдат. Проиграли потому, что этого не допустил вьетнамский народ. И даже их союзники, марионеточное южновьетнамское правительство, не помогли им. Были, конечно, единицы, которые рисковали своей жизнью за американцев ради своих интересов. Но само население – стоило только выехать из Сайгона, столицы, чтобы понять это, – не могло быть на стороне американцев с их танками и самолетами. Вьетконговцы, худющие, с талиями как у балерин, ели не больше пригоршни риса в день и шли на добровольную смерть от В-52. Что может быть удивительного в том, что народ был с ними? Это ведь очевидно.

Давай сделаем перерыв, съедим по банану?

Я протягиваю ему корзинку с фруктами .

Но, несмотря ни на что, у войны было и свое очарование. Представь себе этих американских солдат из Айовы или еще откуда, которые оказывались в этом удивительном новом мире. Этот мир изобиловал легкими девушками, которых можно было «снять» на неделю после боевых походов. Любопытство, извращение и восторг! Многие влюблялись и даже женились на этих девушках и увозили их с собой в Америку.

В Сайгоне с его французскими бутиками и шикарными ресторанами шел пир во время чумы. Святая Божья матерь! Вечером все шли ужинать в рестораны, обнесенные решетками, чтобы туда не проникли удальцы с ручными гранатами. Фолько, это были пиры богов! Несравненные по вкусу креветки, лангусты в ананасе. Было все: рыба, пиво, женщины – эти элегантнейшие девушки в аозай 61 61 Традиционный вьетнамский женский наряд. – и военные, все из себя, на джипах, с вооруженным конвоем.

Фолько: Да, в Ираке сейчас не так романтично.

Тициано: Это точно. Ничего подобного там нет. И никаких отношений с местным населением тоже нет, местные своих противников просто ненавидят. Во Вьетнаме иностранцы не были в диковинку. Французские колонизаторы, японцы… через что – или лучше сказать кого – вьетнамцы только не проходили.

Для меня это был любопытнейший опыт наблюдения за людьми. Я-то был как раз наблюдателем, а не участником: я все время возвращался домой, к тому столбу, к которому был привязан. Но, между тем, я много видел и узнавал. Я знал все бордели Сайгона. Рядом с аэропортом был бордель под названием Le Chien Qui Baise, «Трахающаяся собака»: все матрасы в нем были водяными. Там царил нескончаемый бардак, потому что пьяные американцы, которые набрасывались на вьетнамок, иногда по каким-то причинам выходили из себя, начинали стрелять по матрасам, и вся вода из них выливалась. На следующий день дырку заклеивали резиновой заплаткой. И пиво, пиво, пиво, пиво рекой. У американцев были огромные резервы Budweiser‘а, которые они таскали с собой повсюду. А еще в таких местах время от времени рвались ручные гранаты.