Николай сидел на дне окопа, болела голова, очень хотелось пить, отстегнул фляжку и сделал несколько глотков. Начал более ощутимо воспринимать окружающий мир. Оставалось совсем мало патронов, где их взять? Впереди горели танки, лежали немецкие трупы, позади горела деревня, казалось, вокруг нет никого живых. Во всем теле чувствовались слабость и дрожь. Надо было добыть патроны. Николай приподнялся и переполз в соседний окоп. На дне лежал изуродованный взрывом солдат, в стороне валялся солдатский мешок, Николай наклонился и, не опускаясь в окоп, достал его. В мешке лежали граната и патроны, дисков на два. Николай вернулся назад и стал набивать диск автомата. Проверил свою гранату и положил в нишу. Неужели никого нет вокруг? Послышалось, будто кто его звал? Это послышалось. Что же дальше делать? Опять кто-то зовет.
– Никулин, ты жив?
Николай узнал голос сержанта. Выглянув, увидел, как вдоль окопов ползет сержант с автоматом.
– Я здесь, – отозвался Николай.
– Ото, хорошо, Никулин.
Рядом послышался голос:
– Эй, кто там?
– Это, наверное, бронебойщики, – подал голос Николай.
– Ото, хорошо.
Сержант спрыгнул в окоп к Николаю, был он весь закопченный, только сверкали глаза да зубы.
Они молча смотрели из окопа на свою дневную работу. Солнце уже село за деревья, наступали сумерки, было тихо.
– Немцы скоро полезут собирать своих, могут и сюда забрести. А хорошо мы им дали. Давай, Никулин, ползи налево вдоль окопов, а я направо, и, кто есть, собираемся в немецких траншеях.
Они вылезли из окопа и поползли каждый в свою сторону. Окопы то здесь, то там стали оживать. Николаю становилось веселей и радостней. Было несколько раненых, помогали им, выносили из окопов. Вдруг застрочил пулемет – и опять тихо. Есть, оказывается, живые люди.
Из батальона осталось не больше роты. Командира взвода заменил сержант, а Николая он назначил командиром отделения, в котором было шесть солдат. Жив был и командир батальона, его ранило в руку.
Поздно вечером заняли оставленные накануне немецкие окопы у деревни. Ожидали, что с той стороны реки прибудут части и сменят батальон. Сносили к реке раненых, но подкрепление и смена на эту сторону не переправлялись. Майор в начале ночи проверял, как подготовились к отражению немцев. Он шел со старшим лейтенантом, замещавшим командира роты, и ругался. Траншея и окопы были подготовлены для отражения атаки со стороны реки, а не деревни, за это и материл комбат старшего лейтенанта. Николай поднимал уставших солдат отделения и требовал оборудовать окопы по-новому. Кое-что было сделано, но абы как. Люди устали, и к полуночи их сморил сон.
Отделение Николая занимало траншею недалеко от наблюдательного пункта комбата. Не подошло подкрепление и к утру, было слышно, как на этот счет комбат матерился последними словами. Потом успокоился и приказал готовиться к возможной атаке немцев.
Немцы пошли на позиции рано утром, что было редким событием для них. Опять был сильный артиллерийский огонь. Атаку поддерживали мотоциклисты с пулеметами. Цепи немцев были не менее густые, чем вчера, видно, ночью к ним подошло подкрепление. Первую атаку отбили легко. Немцы не стали лезть напролом, а, встретив дружный огонь, отошли, с того берега по отходящей цепи ударили наши орудия. На поле осталось два мотоцикла и несколько убитых. Николай видел, как с НП комбат спустился в траншею и, пригибаясь, шел по ней. За ним, согнувшись, шел сержант и что-то говорил. К нему подбежал старший лейтенант, они залегли в траншее и наблюдали за немцами.
– Они нас не оставят, а пойдут решительно вперед. Возвращайтесь к людям и настраивайте их на жесткий бой. Будет жарче, чем вчера, да и мы стали мудрее и опытнее, каждый из нас пятерых, а то и десятка немцев стоит. Поняли? Тогда пошли.
Не успели они разойтись, как начался артобстрел, все заволокло дымом, спасала немецкая добротно подготовленная траншея. Когда стихла канонада, Николай услышал нарастающий гул в небе, на их позицию делали заход юнкерсы. Кричать «Воздух!» было поздно. Только стихал вой одних самолетов, как появлялись другие. Николай прижался к стенке траншеи, где было место для стрельбы, и вдруг начал читать молитву, которой мать учила в детстве – «Отче наш». Вокруг гудело и стонало, рвалось, что-то взлетело вверх и больно ударило по плечу, а он шептал и шептал для себя непонятные слова. Он не заметил, как все стихло, и очнулся, когда услышал треск автоматной очереди. Когда выглянул из траншеи, немцы были уже недалеко. Кто-то еще открыл огонь, заливались немецкие пулеметы. Наша траншея тоже начала оживать, открыл огонь Николай и вдруг увидел, как по траншее бежит комбат. Он кричал что есть мочи, раненая рука была опущена, в правой держал пистолет.
Читать дальше