Я перестал приезжать к бабушке. А зачем? Она снова начнет канючить: «Ну почему же ты не работаешь? Ну как ты будешь жить, если что с отцом случится? У тех, кто не работает, такие пенсии маленькие…» А я, может, и не доживу до пенсии-то, мужчины в нашей стране рано умирают. «Вот посмотри на Артема (сосед), – продолжала бабушка, – все время работает, ни одного дня без работы не сидел. Не нравится – меняет, ищет». Вот еще, будут меня сравнивать с каким-то Артемом. У него родители нищеброды, вот он и упахивается.
В общем, на какую-нибудь работу я не пойду, а интересной мне – нет. Ехать в Москву, испытывать там лишения, снимать жилье, преодолевать большие расстояния, сутолоку в метро. Ради чего? Ради куска хлеба? Он у меня есть, кормят же. Вот когда будет нужда, тогда и пойду работать.
Так я успокаивал себя первый год, второй, третий… Прошло семь лет.
Как я живу? Ложусь поздно – ночью бывают самые интересные фильмы, передачи. Встаю тоже поздно. Дома никого – отец тихонько уходит на работу. Еда есть – готовит тоже отец. Ем я немного – аппетита особого нет. Каждый живет сам по себе. У отца – телевизор, диван, у меня – компьютер. Я развиваю себя. Реально я вряд ли где-нибудь побываю, но виртуально уже был и в Париже, и в Мадриде, и в Нью-Йорке. Я неплохо выучил английский, но снова забыл – нет практики общения. Я знаю всех актеров Голливуда, но поделиться впечатлениями мне не с кем. Мои друзья многие уехали, многие уже женились и даже обзавелись детьми. Семью я не хочу, девушки сейчас такие корыстные – им сразу подавай и квартиру, и машину, а у меня ни того ни другого. Детей не хочу. Я не научен никого любить, потому что не особо любили меня. Да и неспокойно сейчас в мире – обрекать их на угрозу войны, вирусов, эпидемий, бедность…
Мой мир – пространство моей комнаты. Здесь мне спокойно, уютно, тепло. Здесь меня никто не обидит недобрым словом, не нахамит, не оскорбит, не посмотрит косо. Здесь я не подхвачу заразу или вирус.
Вы скажете, ты мог бы найти себе работу фрилансером и работать, не выходя из дома. Но я ведь ничего не умею делать. Вы предложите вступить в какое-нибудь сообщество, например, бездельников, мол, вы друг друга поймете. Но я боюсь любого общения. Боюсь того, что безнадежно отстал от жизни. Боюсь выйти из квартиры: зимой – что замерзну, сломаю ногу и у меня не будет денег на лечение или стану калекой, летом боюсь обгореть на жаре, да и просто лень выходить, ехать на маршрутке на пляж, там все будут разглядывать мои бледную ненакачанную фигуру. Да и вода будет зеленой, потом чесаться, возвращаться по жаре назад…
Я не езжу на дачу, ведь там нужно помогать деду с бабкой, они пашут на грядках как тракторы, хоть уже и немолодые, а я не хочу: мне претит эта бессмысленность труда. Зачем упахиваться, если можно все купить в магазине – ту же картошку, помидоры. Тупо.
В общем, не работал и не собираюсь. Пока мне и так хорошо. Дома. Дом затягивает, как трясина. Уж и на улицу выйти страшно. Я для социума выпал. Я оторвался от реальности, разучился действовать и что-то предпринимать в этой жизни. Я перестал уважать себя.
Работать, чтобы жить, или жить, чтобы работать? Я живу, не работая. Только разве это жизнь? Словно похоронен в стенах квартиры. Не будет тебя – и никто не заметит. А был ли мальчик?..
В этот октябрьский день 1993 года Лиле Б. предстояло взять интервью у заезжего гастролера – стремительно набирающего популярность молодого оперного певца. Лиля работала корреспондентом в редакции известной газеты, освещала культурную жизнь города Т., и предстоящая встреча с артистом радостно волновала – прибавится в ее копилке талантливых людей еще одна звездочка.
Лиля любила людей искусства, и открытие нового таланта для читателей родной газеты было делом ее жизни. Искусство возвышает, пробуждает в человеке все лучшее, в отличие от политики, – это было ее убеждение. Она даже придумала себе творческое кредо: «С каждой новой звездой жизнь становится ярче».
Испытывая приятное волнение от встречи с артистом и красивым мужчиной, предвкушая радость от концерта, Лиля вертелась перед зеркалом. Она никогда не забывала о том, что она женщина, и желание нравиться было естественным проявлением ее женской сущности. Вот и сейчас – туфли на каблучке, чулки телесного цвета, облегающие стройные ножки, узкая юбка до колена, светлая блузка, яркая косынка на шее. Лиля любила носить косынки, завязывая их каждый раз по-новому. Это был ее стиль, изюминка. Сняла бигуди, отчего рыжеватые волосы рассыпались крупной волной по плечам, напудрила носик, прошлась помадой по губам – тон чуть ярче, чем обычно. Капля любимых духов за ушки. Накинула легкое пальто – октябрь все-таки – и выскочила из дома.
Читать дальше