Ксюша Вежбицкая - Не поехать ли нам за счастием?

После кафе Герген повела всех на современную пьесу под названием «Дауншифтинг». Актеры декламировали, стоя на голове. Кто-то разрывал на груди одежду. Рена смотрела задумчиво, Кира с полуулыбкой. У Миши проступили слезы. Все восхищались. Рена выдала длинный монолог на тему образа зеленого абажура в русской литературе. Поэт Эн. Мисарев с видом скучающего принца зарифмовал несколько строк. Инге пьеса не понравилась, но она боялась сказать и признала вслух: «Пьеса, конечно, интересная».

Договорились, что завтра Миша займет очередь на выставку Мунка. Там по выходным очереди – до метро. Так Инга и ее новая столичная компания проводили время.

***

На даче у Оршанских были гости. Ингу пригласили в первый раз, поэтому она надела свое самое приличное платье, стыдливо обнажив мягкие крупные ноги. Очень волновалась – придется знакомиться с Оршанскими-родителями. В такие минуты Инге казалось, что из нее лучится провинциальность и каждый завиток волос, как тайный знак, дает понять: она чужая. Инга представляла, как Оршанские падают в обморок от ее нечаянного «чё».

Нервно сглотнула, нажимая кнопку звонка. Открыла Рена с бокалом вина в руке, всегда серьезная, собранная умница Рена. В разных частях дома велась оживленная беседа. В зале Оршанские-родители о чем-то спорили, сдержанно жестикулируя. Рена не спеша повела Ингу на веранду, где все собрались. Там ее ждала неожиданная картина: в центре композиции значился пышноволосый незнакомец, восседавший на перилах. С ним было что-то не то. Когда заговорил по-английски, разъяснилось, что именно «не то»: он был иностранец. Вокруг на креслах, подушках и коврах сидели ребята. Кира внимательно слушала иностранца, временами длинно и быстро отвечая на английском. Миша Лауниц ерзал на стуле, ревновал и дулся. Повода не было: Кира не кокетничала.

Иностранец как будто рассказывал о своих путешествиях. Инга мало понимала – к стыду, английский она знала дурно. Беседа длилась целую вечность. Все смеялись. Инге почему-то стало скучно. Позвали к ужину, у стола Кира представила родителям нескольких новеньких из своей компании. Очень долго рассказывала про Закари – так звали иностранца. Родители-Оршанские вежливо слушали, Закари лучезарно улыбался. Нескоро очередь дошла и до Инги, но Оршанские скользнули по ней невидящим взглядом, не удостоив никакого комментария. Они что-то спросили у иностранца.

Инга вышла, было тоскливо. На крыльце с самым скучающим видом курил поэт Эн. Мисарев. Он помог ей раскурить трубку. Какое-то время стояли молча. Поэт спросил у нее, как ей тут нравится. Инга сделала кислую мину – поэт ухмыльнулся. Снова помолчали.

– Замерзнешь, – сказал поэт Эн. Мисарев.

– Нет, – ответила Инга, хотя ей давно стало зябко.

Тут поэт признался, что терпеть не может светские рауты. Пышноволосый иностранец показался ему просто смешным, акцент Герген просто ужасным, ну а влюбленный художник Миша Лауниц – просто давно всем надоел. Инга рассмеялось. Ей понравилось.

Внутри что-то потеплело, и Инга вдруг сказала:

– Уважаемый Эн. Мисарев, не прочтете ли вы мне что-нибудь из ваших последних творений? – прозвучало глупо, но Инга понятия не имела, как общаться с поэтами.

Поэт с торжествующим видом воззрился вдаль – на кроны деревьев. Потом начал читать, немного подвывая, как Бродский. В его стихотворении были какие-то сложные аллегории, в которых Инга увязла почти сразу. Но произведение показалось ей «конечно, интересным». Продолжили беседу внутри. Поэт Эн. Мисарев много и меланхолично говорил, Инга с удивлением обнаружила, что не только ей не нравятся современные пьесы и другие странные вещи, которыми увлекались интеллектуалы в их компании. Было забавно. Инга вдохновленно слушала.

Одевались. Поэт Эн. Мисарев коротко попрощался. Потом, глядя на ее покатые плечи, не в глаза, как будто нехотя предложил Инге как-нибудь продолжить «нескучную беседу». Инга, конечно, согласилась. Даже слишком радостно, за что корила себя всю дорогу до дома.

***

Инга находила в поэте Эн. Мисареве что-то печоринское. На вещи он смотрел печально, с притаившейся усмешкой в уголке рта. Заказали выпить. Инга поймала свое отражение в далеком зеркале и улыбнулась – сегодня она почти хороша.

Поэт опять много говорил. Временами Инга порывалась рассказать о себе, но ее история не имела успеха. Эн. Мисареву было интереснее про свою цветаевскую нелюбовь. Инга недоумевала, за что можно не любить великого поэта. Ее спутник улыбнулся и пообещал принести кое-какие мемуары.