Денис Лыко - Место наблюдения за богом

Главный герой – гений (уже хорошее, беспроигрышное начало). Целую жизнь его воспитывали в секретной организации. А потом он из нее сбежал. И талант его заключался в том, что любой профессией он мог овладеть в считанные часы. Так гений и работал – то пожарником, то врачом, то адвокатом, то вообще не пойми кем. Как оказалось позже, перевод названия был неправильный. На самом деле сериал назывался «Притворщик».

Люди девяностых тоже были притворщиками. Цепляли на себя всевозможные маски – экстремизм социальной находчивости. Библиотекари становились парикмахерами, инженеры водителями трамваев. Одна большая кагала, сбежавшая из воспитательного дома и направляющаяся непонятно куда и по сей день.

Петля времени затягивалась все туже. Вместо табурета – кравчучка. Вместо мыла – маргарин. Вместо света в конце тоннеля – оплывшие свечи в период веерных отключений света.

Лета я ждал с нетерпением – отправляли к бабушке. Деревня, странным образом, нивелировала все мои комплексы. Я научился открывать рот и разговаривать. Стал раскованным. Начал встречаться с девочками. Причем от жадности с несколькими одновременно. И это в двенадцать-то лет. Вообще, если вы замечали, летом жить как-то легче.

А вот за летом следуют восемь месяцев борьбы с ветром в лицо, с одноклассниками, с промокшими ногами. Почему в наших широтах отводится так мало времени поистине хорошей поре?

Как-то возвращаюсь домой со школы. В подъезде курит сосед. Помню, было холодно. За окном шел дождь со снегом. Порывы ветра дергали оконную раму.

– Какая страна, блять, такая и погода, – сосед сплюнул на лестничную клетку и зло посмотрел на меня. – Как там в школе, пионер?

– Хорошо, – соврал я.

– Это хорошо, когда хорошо, – сосед втянул носом что-то из глубины себя и отправил получившееся на ступеньки. Время выходило из людей вместе с дурными привычками. Очень часто люди принимались рассматривать получившееся пятно. Видимо, пытались рассмотреть черты ментальной идентичности.

И как-то тянулось оно все так – то устаканится, то снова во все тяжкие. Безденежье детонировало семейные ссоры. Домашний уют катился под откос. Кто-то слил тормозную жидкость компромиссов и вот снова мы летим в кювет скандалов и извращенной ругни. Ждать спасительный буксир не имело смысла.

Хожу в школу без энтузиазма, даже с отвращением. Выбор будущей профессии кажется заоблачной перспективой. Мечтаю, что никуда даже не успею поступить. Волна рок-н-ролла снесет меня и потащит к вулкану стадионной сцены. И вот я с гитарой, у микрофона, на краю самого кратора, извергаю лавину. Подступы забиты головами фанатов. Но реальное положение дел оказалось более фантастическим. В первую очередь, конечно, в силу своей прозаичности.

Семейный совет решил, что поступать необходимо на журналиста. Тем более у отца на кафедре работал друг. В качестве альтернативного варианта рассматривался режиссер. Придя в приемную комиссию института культуры, мне вручили бланк для оплаты семестра и сказали:

– Бухгалтерия тут, за углом.

Кручу бланк в руке, спрашиваю:

– А как же вступительные экзамены?

Девушка в ответ улыбается нахваленной кошкой.

– Да вы не волнуйтесь, сдадите.

На этом театральная династия нашей семьи кончилась.

Чтобы окончить школу мне наняли репетитора. Чтобы поступить в университет – еще одного. Университетский преподаватель по фамилии Сподарвец намекнул отцу, что есть возможность поступить на бюджет за определенную сумму и что он может обо всем договорится. Цена вопроса – две тысячи долларов. Отец задумался, а потом спросил:

– То есть, поступить на контракт выйдет дешевле?

Мыслительный процесс скривил лицо преподавателя.

– В принципе да, но стипендия…

Последний звонок я проспал. Виновато говорю об этом матери. Ее реакция была достойна уважения:

– На улице жара невыносимая. Не хватало тебе еще теплового удара…

Вечная загадка это детство. Непонятное очарование. И в тоже время нелепость за нелепостью. За многие вещи настолько стыдно, что хочется туда, обратно – исправить все, вернуть на место.

И вроде ребенок как ребенок – собирал наклейки. Во дворе – мякоть песка зажатая в кулаке. Игры – все равно с кем и во что. Колени вперемешку с асфальтом и велосипедной цепью. Драки непонятно во имя чего. Орлы и решки кепсов. Умершие тетрисы, воскресшие тамагочи. С игрушками из киндер-сюрпризов я вообще говорил на равных. И на всем этом фоне, вроде бы не очень избалованного детства, я ни разу не испытал чувства одиночества. А теперь оно повсеместно. Будто отбился от стаи поколения. У сверстников уже семьи. Но выглядят они как-то не очень счастливыми.