Илона Якимова - Белокурый. Король холмов

– Ты как с луны свалился, – с уважением сказал наконец Болтон. – Не хочу тебя разочаровывать, Патрик, но вообще-то в Лиддесдейле только и есть два занятия для благородного человека – добрый налет в сезон и кровная резня с соседями во все остальное время. Слышь, Уилл, наш граф, кажется, не имеет ни малейшего понятия о настоящей жизни в Долине…

– А откуда ему иметь-то? – рассудительно возразил Ролландстон. – Зато ихняя светлость говорит на латыни лучше даже, чем маленький Джон. Но ты-то ему в состоянии объяснить, что к чему, братец?

– Попробую, – с сомнением отозвался старший дядя. – Но ведь он не понимает даже, что на самом деле значит – хранитель! – и когда граф, хмурясь, подозревая в дядиных словах подвох, уселся к столу с ними рядом, продолжил. – Значит так, ориентируемся, племянник. От века Восточной Маркой правят лорды Хоум, из которых родом отец твоей сестры, и Керры из Кессфорда, леворукие черти. Западная марка – это Джонстоны и Максвеллы, сейчас это твой второй отчим, Джон Максвелл, дай Бог ему здоровья. Ну, а по Средней Марке, мы, Хепберны… то есть, ты. Граф Босуэлл. Правда, Фернихёрст или Бокле горло бы разорвали за то, чтобы занять твое место.

– Это который Бокле? – на всякий случай переспросил Патрик.

– Да все тот же, прежний, Уот Вне-Закона.

– Мне Брихин про него рассказывал.

– Хорошо, хоть про что-то рассказывал. Оно и понятно, он нашему Джону приятель был.

– А вам?

– А по мне, – Болтон задумчиво поскреб в затылке, – лучше вовсе не иметь приятелей, да и по тебе, ваша светлость – тоже. Чтоб руки себе на рейд не связывать. А то – сунешься с десяток галлоуэев угнать с пастбища, но нельзя – приятелевы же. Несподручно. Ладно… хранитель Долины. Хранитель Марки. Это значит, что твоих будет сотня фунтов жалованья – Ангус в прошлом году именно столько хапнул за то, чтобы вместо тебя быть Хранителем. И еще твое – кошт для конников, прокорм лошадям и людям. Это неплохо, а дальше – как повезет. Ежели поймал кого на контрабанде с поличным – половину в казну, и вторую тебе. Ежели взял на погоне с краденым, и это доказано – то же самое. Штрафы от судов смотрителей, когда они сходятся в Дни перемирия, наши и английские, разбирать общий разбой – и они частично тебе. Конфискованное имущество всех воров и правонарушителей, заключенное в движимость – и оно твое, ради, как оно там… по статуту… ради твоих трудов и забот, о как! Правда, половину твоего общего дохода ты должен сдать в казну, но кто его точно-то считает, твой доход, кроме Джибби Ноблса, а с тем разговор короткий. В общем, должность хорошая, жирная, кормовая, да и прижать кого надо при случае позволяет… кто спросит с Хранителя? Сам король? Так ему и своих дел хватает, чтобы думать о Приграничье.

Такая трактовка никак не совпадала ни с одним соображением Белокурого. Одно дело – при случае раз-другой поживиться за счет должности, в том греха нет, но возводить в основной источник дохода… Закон и порядок – именно это он обещал королю, объясняя свое стремление на Границу. То-то Джеймс Стюарт так скептически принял его слова, выходит, король-то, несмотря на свое долгое заточение в Эдинбурге, был осведомлен о делах приграничных куда поболее, чем пылкий новоиспеченный лейтенант.

– Но есть же ведь закон королевства… – возразил Белокурый Болтону.

Но тот только хмыкнул в бороду:

– Закон, милый мой, тут один – длина меча. И прав ты всегда тоже на длину меча, не больше. Ты вон к Керрам за законом сходи или к Джонстонам. Безоружного вздернут, вооруженного зарежут, если ошибешься с числом сопровождающих… и не надо кривить лицо, ваша светлость. Ты выжить хочешь или быть правым? Когда я приехал в Хермитейдж после смерти Адама, мне было девятнадцать, и думал я примерно, как ты. А в первую же неделю моего пребывания в замке зарезали Долгого Ниала… Ниала помнишь, Уилл?

– Помню, как же. Он вроде твой молочный брат был… – Ролландстон в продолжение всего разговора меланхолично правил охотничий нож на жестком, снятом с пояса ремне, а после пробовал на голенище сапога.

– Не только молочный, – и Болтон пояснил графу. – Бастард твоего деда, мать как-то не успела извести ни соперницу, ни мальчишку. И мой лучший друг был Ниал, Царствие ему Небесное… ну вот, а еще дней через десять, поняв, что не испугали, и меня сняли с седла арбалетной стрелой. Чуть Богу душу не отдал, провалялся полтора месяца, кровь стала гнить уже, однако здешняя знахарка отходила, пополам со святой водой отца Брайана…