Илона Якимова - Белокурый. Король холмов

Но и того, что написано, хватит с лихвой.

У романа высокий порог входа: те, кто привык к литературной жвачке, его не осилят. Придется держать в уме и девяносто с чем-то персонажей, и следить за чередой событий, и понимать мотивы, и погружаться в психологию. Зато для тех, кто по всему этому тоскует в наши дни – приготовлен пир.

Плохо лишь одно. Я-то эту книгу уже читал, а вы еще нет. Как же я вам завидую, вы бы знали.

Хермитейдж-Касл, Лиддесдейл, Приграничье, Шотландия

Шотландия, Приграничье, Лиддесдейл, лето 1528

И назывался гарнизон замка весьма красноречиво – свора Хермитейджа.

Это молодой граф узнал наутро, когда проспавшийся дядя Болтон отправил к нему МакГиллана – разбудить его милость, привести в божеский вид и пригласить откушать, чем Бог послал, ибо разносолов в Хермитейдже отродясь не водилось. Когда граф в превосходном расположении духа спустился в холл, Болтон восседал за господским столом, деликатно оставив племяннику место хозяина дома, и, морщась, поглощал из кувшина темный эль. Его передергивало от каждого глотка, и он с отвращением покачивал косматой, черной с проседью головой. Но пил снова. Голова гудела нещадно.

– Доброго утра, дядя! – жизнерадостно приветствовал его Белокурый. – Его преподобие епископ Брихин, к слову сказать, просил передать вам…

– Да пошел он к черту, его преподобие, там ему самое место! – рявкнул дядя, не стесняясь тем, что перебивает своего лэрда, и так Патрик понял, что тут, в Хермитейдже, семейные ценности стоят, пожалуй, повыше титульных. – Как будто я не знаю, что за гадость Джонни может мне передать… не благословение, надеюсь? Сюда садись, ваша светлость.

– Нет, – отвечал Патрик, усаживаясь в хозяйское кресло на помосте, по правую руку от которого и похмелялся доблестный хранитель замка. – Но, пожалуй, его слова отчасти можно счесть беспокойством о вашем здоровье… он передал пожелание.

Холодная оленина, тушеный кролик, острый овечий сыр, свежий хлеб – МакГиллан ловко выставлял на стол перед графом дары его новой вотчины.

– Сдохнуть от пьянства? – с пониманием переспросил Болтон между глотками. – Да?

– Нет. Не опухнуть от пьянства.

– А, одна сатана… – захохотал дядя, львиная голова в растрепанных волосах и бороде в пол-лица затряслась, и хранитель замка зарычал, снова схватившись за кувшин. – Твое здоровье, граф Босуэлл!

И отрезал себе на закуску добрый кусок оленины.

Через холле тем временем сновали рейдеры, и кто в открытую, кто бегло – но все смотрели туда, где на возвышении, на помосте, первый раз за двадцать лет было занято место главы семьи и лэрда Лиддесдейла – и кем? Белокурым долговязым юнцом, который расположился на троне рейдерского замка в позе, полной изящества, присущей разве что придворному щеголю. Конечно, здесь слыхали о наследнике Хепбернов, но, во-первых, никто никогда не видел его в Долине, а во-вторых, никто из рейдеров не ожидал себе именно такого господина. Все острее Патрик кожей ловил эти взгляды – недоуменные, недоверчивые, полувраждебные – но не подавал и вида, что замечает их. Нынешней ночью в замок пропустили брата хранителя, Ролландстона, с его ребятками, и мало до кого дошло, что на деле-то это сам Босуэлл прибыл в Хермитейдж-Касл. А те из местных, кто отсыпался у камина после ночной ходки, так и в открытую прислушивались к разговорам за большим столом. Все уши стояли торчком от любопытства.

Тем временем в зал спустился и Ролландстон, все еще сонный и мятый с долгой дороги. Патрик смотрел на обоих своих дядьев и в голове всплывали слова Брихина – «одинаковые, как горошины из стручка». Теперь-то он понял, что это значит.

– Уилл! – заорал Ролландстону ничуть не менее помятый старший брат. – Ты вовремя! А ну, гони сюда этих сволочей, кто не пьян и не в рейде! Живей, живей, сколько нам с графом ждать еще!

Холл поспешно заполнялся рейдерами, их гомоном, запахом, пестротой платья, скрипом кожаных сапог и курток, негромким побрякиванием оружия… помост окружали люди, с которыми Патрику предстоит провести не год и не два, если он в самом деле намерен покорять Лиддесдейл. Они вошли, разговаривая, дожевывая хлеб, сплевывая в ладонь вишневые косточки, поигрывая ножом… от стола поднялись с чаркой эля. Матерые волки, ровесники Болтона, седеющие, прожженные черти, и совсем молодые, не старше своего нового лэрда, лица которых уже несли печать дерзости и развращенности. Усталые и выспавшиеся, сытые и голодные, просмердевшие лошадьми, виски и черным порохом, пропитанные кровью, разбоем и воровством.