Борис Бужор - ДК

Колдай выбрит, свеж, купаж одеколона и перегара – легкий, ненавязчивый, джентльменский.

– Вон та подружка свободна? – Он кивает в сторону восторженного столпотворения женщин.

– Какая?

– Да, вон, та, полосатая?

– Какая?

– Вон, та, с коленками торчащими.

– Точнее.

– В платье полосатом.

– А, Адка.

– Какая кадка? – Колдай смеется и оглядывается по сторонам – не слышит ли нас кто-то.

– Ада, – улыбаюсь я. – Актриса из питерского театра.

– Да это мне плевать кто она там, главное – свободна?

– Да, месяц назад с кем-то рассталась, Ленке по скайпу жаловалась… Переживает вроде как, от депрессии лечится.

– Вот и отлично, я ее сегодня и утешу. – Колдай хитро улыбается. – Подлечу…

Его похабность прекрасна – честная и мужская.

– Лекарь, – веселюсь я.

– А что, сейчас подойду. – Колдай расправляет огромные плечи – костюм на нем сидит впритирку, красиво. – Скажу, мол, девушка, здравствуйте, вам лекарь не нужен? За ночь вывожу от депрессии. О, гляди, к ней уже какой-то тип в штанишках заношенных лыжи навострил. Блин, что за одежда, у нас после бутылки водки люди приличнее одеваются.

– Не волнуйся, он гей.

– В смысле?

– Парней предпочитает.

Колдай наклоняется к моему уху:

– Пидор, что ли?

– Ага.

– Ну угодил, поназвал гостей. И много тут таких?

– Человек шесть-семь.

– Надо было заранее предупреждать, а то тут выпьешь, слабину дашь, и все – толпой в свой голубой сусек затащат… А потом оправдывайся перед пацанами, что один раз не… Ну, ты понял.

– Я их сам не знаю. Это с Ленкиной стороны.

– Ну, Кадка эта точно одинокая, да?

– Да. Вась, да она же страшная… Косметика одна.

– Истинного гусара страшной женщиной не напугать. Давай, я пошел. – Колдай хлопает меня по плечу и направляется в сторону гостей.

У входа в загс толпятся другие пары и ждут своего часа. Улица светла, на пальце сверкает золотое кольцо. Впереди долгий день – пафос, поздравительные стихи, тосты, цветы и деньги в конвертах. На голубом и безоблачном небе обрывается белая полоса от скрывшегося в глубине самолета.

Свадьба завершилась за полночь, гости долго не хотели расходиться. Слава богу, все закончилось. Но в ушах до сих пор все еще гремит раскатистое «горько» заслуженного актера из какого-то московского театра. Он выкрикивал это проклятое «горько» каждые пять минут. Ленка говорила, мол, большая честь, что такой человек выбрал время и смог приехать на свадьбу. Она весь вечер старалась с ним говорить. А он пожирал ее похотливыми, заплывшими жиром глазами.

Когда все закончилось, мы поднялись от ресторана в лифте на самый последний этаж, где нас ждал забронированный Ленкиными родителями номер. Над дверью висели шарики и прочая праздничная лабуда.

Захожу внутрь, сбрасываю пиджак, срываю галстук, плюхаюсь на стул и закуриваю напротив огромного окна. С вышины двадцатиэтажной гостиницы кажется, что у моих ног лежит целый город. Контуры его размазаны в электрическом свете. Над крышами новостроек словно фиолетовые падуги висят небеса. А перед всем этим – река. Свет моста, уводящего на другой берег огоньки машин, подсвечивает черную воду.

– Хочешь шампанского? – Ленка со спины гладит мне плечи.

– Спасибо. Чаю бы…

– Ты много пьешь чаю.

– Привычка.

Ленка, не сняв с себя ни платья, ни украшений, садится мне на колени. От нее одновременно пахнет и потом, и духами. В руке фужер с шампанским. Она стучит красным коготком по его длинной ножке.

– Платон, спасибо тебе.

Я крепко обнимаю Ленку, старясь не прожечь сигаретой ее платье. Чем больше она меня называет по имени, тем больше я ее люблю. Она великолепна, несмотря на то что кудри…

– Да не за что.

– Я знаю, что ты не хотел всего этого торжества, ради меня же терпел, да?

– Ради тебя.

– Платон, ты лучший мужчина.

– Льстишь…

– Ты хочешь меня обидеть?

– Нет, извини.

– Тогда запомни: если я говорю, что ты лучший, значит лучший… – Ленкины глаза наливаются слезами.

– Лен, что с тобой?

– Я счастлива, – говорит она, уткнувшись мне в плечо.

Долго целуемся. Не так, как во взрослых фильмах. По-своему – обрывисто, жадно прикусывая губы, без языка. Мы так привыкли, нам так нравится. Без отрыва от ласк, тушу сигарету в хрустальной пепельнице на столе. Пытаюсь не рассыпать пепел, чувствую, что все сейчас скоро слетит на пол, перевернется и покатится прочь.

– Ты же вернешься в театр?

– Я? – Ленкины волосы щекочут мне щеки.