Кристина Струк - Между молотом и наковальней

Меня переполняла злость, и я стремглав вылетел из квартиры, забыв про школу, да и вовсе о всем на свете. Я мчал к нашему общему товарищу, что свел наши с Ромой дороги, решительно настроен на серьезный мужской разговор. Глупый самодовольный мальчишка, что я вообще надеялся услышать?

Наш общий товарищ – Миша – работал слесарем в мастерской, это был суровый молчаливый мужик лет тридцати, наша компания собиралась по вечерам на Золотых воротах (сложно назвать это цельной компанией, скорее, клуб по интересам недовольных положением в стране). Я благоговел пред этими людьми, я узнал от них вещи в духе «классовое неравенство», «депутатские беспределы», «сходки», «сквоты», «акции», мне стыдно было признаться в своем происхождении, что мне были чужды их истории о повышении цен на коммунальные услуги, воровство из казны, расточительство денег честных налогоплательщиков… Поначалу я стоял, как истукан, робко поддакивая кому-то, только Рома всерьез заинтересовался мною, когда мы были представлены друг другу, только он пытался систематизировать полученные мною знания, научить меня переваривать и откладывать нужные знания, фильтруя лишнюю демагогию ораторов (каких тут было много – обычные пустословы, что начитались книг, запомнили цитаты и теперь сыплют ими, пытаясь произвести впечатление на окружающих).

Миша курил уже вторую самокрутку и избегал моего взгляда. Я запинался на каждом слове и был близок к истерике, он же молчал и всё время оборачивался по сторонам, будто в этом индустриальном районе, где кроме этого цеха уже ничто не было пригодно к использованию, за нами следят толпы силовиков и где-то в деревьях запрятаны «жучки».

– Что ты хочешь от меня услышать?

– Правду.

– А он тебе хоть раз какую-то правду говорил?

Этот вопрос сразу выбил почву из-под моих ног. Он действительно ничего мне о себе не рассказывал, как и Миша, как и все остальные. Мы говорили о разных вещах, о политике, о народе, обсуждали книги и кино, но никто не говорил о себе, о роде деятельности, я и о Мише месте работы узнал чисто случайно, однажды встретив его поблизости.

– Не говорил, – признался я. – Но мне надоело быть изгоем. Все со мной разговаривают, но никто не вслушивается в мои речи. Я просто ухо для вас всех. А для него – нет. Я чувствовал, что он постепенно готовит меня к чему-то – разве стал бы он тратить на меня своё время просто так? Добывать мне книги? Вкладывать в них список документалок, обязательных к просмотру? Оставлять мне подобно домашнему заданию какие-то цитаты, обдумывание которых не давало мне уснуть по ночам своей двусмысленностью, а то и многозначием? А теперь его не стало, и я в расстерянности!

Да, его не стало. Финальная фраза статьи гласила: «Убит при оказании сопротивления задержанию». Мне отчего-то показалось, что он дал себя убить. Не хотел сдаваться просто так.

– Я ничего не буду тебе говорить, мальчик. Оно тебе не нужно. Я тебе дам кое-что.

Он отошел буквально минут на пять, за это время я испытал весь спектр чувств – от негодования до животного страха. Вдруг меня прикончат, что лезу не в свои дела?

– Вот ключ, вот адрес, – протянул мне Миша записку с ключом. – Он снимает… снимал комнату у бабули. Скажи, что ты его брат. У него действительно есть младший брат, Василием зовут, правда, он в Польше учится. Сам уже решай, что врать дальше, под каким предлогом ты пришел в вещах его ковыряться. Думаю, Рома был бы только за, чтобы его наследие, какое оно у него там есть, досталось тебе. Только будь осторожен и не высовывайся лишний раз из дому, пока всё не утрясется. И при малейшем подозрении – беги. Прыгай в метро, пересаживайся со станции на станцию, максимально путай маршрут, сливайся с толпой. Привыкай…

Он пожал мне руку и ушёл. Именно в этот момент я ощутил, что отныне моя жизнь не будет прежней….

Находясь долгое время в самовольном заточении, пусть и долгое время для тебя – всего лишь несколько дней, жалкие крупицы, по сравнению с цепью жизни, начинаешь терять ощущение реальности, времени, себя и пространства. Существование преобразовывается в полудрему, реальность начинает стираться, ты уже не знаешь, где бодрствуешь, а где спишь. Кажется, будто всё против тебя: стены, потолок, немытые окна, осадок в кружке, тлеющий окурок в пепельнице. Все это тянет к тебе свои невидимые руки, силясь задушить тебя, но раз уж руки невидимые, стало быть, и душит оно эфемерное: твою душу, разум, чувства, доводя тебя до грани ментального истощения. У зданий тоже есть их души и разум, они не любят держать людей в заточении, сводя их с ума тиканьем часов, скрипом дверей, капающей водой из крана. Квартира заволакивает как трясина, превращая желание пройтись по улицам в панический страх встречи с городом. Ведь там же люди, шум, гам, машины, везде поджидают опасности. А здесь же кровать, одеяло, пища, зомбоящик, интерпретированные кем-то новости, бредни социальных сетей…