Фани Виталь - Птица на привязи

– Теперь у вас есть дополнительная пара белых носков! На веревочках. Ой, простите, носков в паре оказалось трое, – но Феликс сразу нашелся. – Лишний мешок предлагаю использовать в качестве марлевой повязки в условиях сильного задымления!

Я выдавила из себя беспомощную улыбку. Меня достал этот цирк.

– Железякин… Ты извини. Лучше уйди сейчас, а?

Я злюще так посмотрела на него. Он застыл на пару секунд.

– Ладно, понял. Уже ухожу, – Феликс встал. – Ты сейчас нервная. К тебе не подходи. Какой тебе всё-таки нравится?

Стоит со смесителями в руках, смотрит на меня глазами такими наивными, как у ребенка. Разве такого выгонишь…

– Без разницы.

Феликс кладет мне руку на плечо. Неуклюже так, словно не знает, с какого бока ко мне подойти, чтобы я не оттолкнула.

– Они найдутся. Вот увидишь! С ними точно ничего не случилось. Я ж ясновидящий! Или яснознающий… А хочешь, я тебя замуж возьму?

Тут я схватила со стола чашку и как грохну ее об пол! Она так и разлетелась вдребезги. В другое время его «предложение» меня бы просто улыбнуло. А сейчас я взорвалась. Феликс всё делает «про между прочим»: ласковые слова вскользь, поцелуи по привычке (что может быть омерзительнее?).

Я убежала в гостиную, на диван, разревелась там, как дура. Но не из-за замужества, конечно… Вообще я терпеть ненавижу реветь на людях. Разве только при дедушке. Но он не считается.

– Вали отсюда!

Уходя, Феликс, наверное, решил меня рассмешить. Схватив в охапку ботинки и надевая их уже в прихожей, он взял всю вину на себя.

– Знаешь, я сам виноват, что довел тебя до слез! – Феликс хлопнул себя по лбу. – Носки должны были быть разными! – Он помахал оставшимся белым мешочком, а потом постучал пальцем по своему лбу. – Один левый, другой правый… Старый дурак…

– Ёк-дык-тыг-дык! – я не могла не выругаться. Матом. Последнее время меня так клинит, что я стала ужасной матерщинницей. (Боже, слово-то какое – радость филолога! Матер-щинница.)

Мат совершенно никак не коррелирует с моим образом: вроде вся такая правильная девочка из интеллигентной семьи, и тут на тебе! Это одна из моих дурных привычек, которая подводила меня не раз. Но избавляться от этого сейчас – ну, до того мне? Поэтому давайте так, у нас тут, типа, цензура, и, чтобы мне постоянно не ставить «ПИП», как в телеке, мне придется время от времени писать здесь всякие «ё-словечки». Но когда вы будете их тут встречать, переводите сами – вы ж люди грамотные – на выразительный язык отборного мата.

В Феликса полетела лежавшая на диване недочитанная книжка – не книга, а целый «кирпич», тяжелая. «Кирпич» перелетел гостиную, вылетел в прихожую и попал в мое же отражение – на зеркальной дверце шкафа. Зеркало не разбилось, но треснуло…

Из прихожей донеслось бормотание Феликса.

– Ладно. Держись тут. До завтра.

Входная дверь грохнула – то ли обиженно, то ли подбадривающее, и я наконец осталась одна.

Я вышла в прихожую, чтобы запереть входную дверь. Подняла с пола книжку. Это был «Бойцовский клуб» Чака Паланика. Не помню, откуда она у меня. Ах, да, Гарик подарил как-то. Вечно он тащит ко мне, по его словам, «крышеснос».

Я взглянула в зеркало. В полутьме я напоминала тень – только очки поблескивали отражающимся в них светом гостиного торшера. Зеркало делила длинная вертикальная трещина. Я надавила на нее пальцем, и она быстро поползла вниз, легко, словно анисовую травинку, разрезав мое отражение на две почти равные части.

Оставшись одна, я поревела как следует, потом зло вставила себе градусник под мышку (мне казалось, что я вся горю) и уселась думать о том, что же произошло. Мне вообще удастся сегодня сосредоточиться?! Зазвонил городской телефон. По-видимому, не удастся… Но я ждала звонка, поэтому сразу бросилась к трубке. Поймав на лету выпавший градусник, я схватила трубку.

– Алло! Алло! – хрипло заорала я.

– Тьфу ты! – зазвучал в трубке недоуменный дедушкин голос. – Да не кричи ты так! Это я. Есть новости?

– Нет, – произнесла я сдавленно. – А у тебя?

Дедушка в трубке насторожился и, конечно, выпрямился. Он всегда следит за осанкой. Его любимый фильм «Офицеры». Тут я бы опять сделала вам своеобразный «имаджинейшн спойлер» (imagination spoiler), давайте его так назовём: чтобы вы даже не пытались представлять себе моего деда таким, каким вам вздумается, я скажу, что он похож на покойного актера Пороховщикова. Вылитый. Только дедушка – не актер, а бывший военный хирург. Но по специальности он давно не работает, а имеет прямое отношение к кино. Кино – это его большая страсть. Он и меня с детства кормил только этим: никаких парков-аттракционов, никаких зоопарков – кино, кино, кино… Его постоянно приглашают в качестве медэксперта на разные кинопроекты. Большой человек, практически зав небом.