На улицах этого мёртвого города я натыкаюсь на обкуренные лица прохожих, больше похожих на призраки, выплывающие из дыма, чем на людей. В моду вошли веера, брызгалки и марлевые повязки, но ничего не спасает. Жара стоит адская, и где-то недалеко от города вот уже третье лето горят торфяники, насылая на нас проклятье удушья. Немилосердный дым чадит своим кадилом, выкуривая из города, как ему думается, всю нечисть. Все, кто мог свалить отсюда в это лето, давно свалили: чиновники отправились на свои Канары, лицедеи – на театральные гастроли, а те, кто не спрятался, я не виноват – сердечники гибнут пачками от голода, сурового кислородного голода.
И тут – надо же такому случиться – вдруг пропали мои родители…
Свесив одну ногу на улицу и прислонившись спиной к раме распахнутого окна, я сидела на необъятном подоконнике пятого этажа своего векового дома. Я была на грани нервного срыва. Наверное, поэтому, сорвусь ли я с этого окна, меня мало волновало…
В траве зажигались и гасли едва заметные светляки. По крайней мере, так мне стало казаться. В ноздри настырно лез вездесущий запах гари. Возможно, я опять надышалась дымом, и теперь у меня глюки. Да, курить, будучи уже обкуренной торфяниками, – это не самая лучшая идея. Однако я всё-таки потянулась к столу и, нащупав в темноте пачку «Беломора», вцепилась в нее как в руку, которую мне из марлево-белесой завесы темноты подал какой-то невидимый, но вполне осязаемый друг.
«Гарик!» – подумала я. Эта пачка – единственная роскошь, оставшаяся после моего дэрэ. Вообще-то я была против того, чтобы Гарик таскал мне всякую дрянь. Но он парировал, что это типа не дрянь, а «Беломор»-рулетка в подарок: в каждую пачку он подложил «бомбу» – по паре папиросок-непапиросок – короче, с дурью…
Еще каких-то три дня назад я чувствовала себя почти пай-девочкой. А сегодня подумала: «Всё. Полный абзац! Надо покурить. Может, поможет?». Подражая Гарику, я ловко выбила из пачки одну папиросину постукиванием о колено и втянула в себя ее запах так, словно в нем были все ответы, всё спасение…
Вообще-то ночами тут сравнительно тихо. Спать на Малой Бронной ложатся довольно рано, редко какая машина в это время въедет во двор. Моя маленькая «божья коровка» удобно притулилась среди громоздких машин – там, где больше никому и не встать. И каких только понтовых тачек не встретишь на Бронной! Моя, пожалуй, самая скромная среди них.
Дедушка подарил мне ее пару лет назад, на дэрэ и одновременно в честь получения первого диплома. Она мне с самого начала понравилась – ладненькая, покатая, красная, ну разве что черных пятен не хватает. Но портить новенький миникупер такой сомнительной аэрографией мне было жаль. Поэтому дедушка (он у меня еще тот приколист!) прилепил на заднее стекло, вместо банального предупреждающего стикера «туфелька», знак «Осторожно – коровы!»: корова там самая что ни на есть реальная, со всеми рогами-пирогами и копытами, только раскрашена она под «божью коровку», и с крыльями. Вот мы с дедом и стали называть мою мини «божьей коровкой».
Я сидела на вершине облака, а настроение было – хоть вешайся. С высоты пятого этажа я смотрела на задымленный двор, где слабо просматривались туманные очертания машин сквозь молочный шлейф практически не двигавшегося воздушного клуба. И тут я увидела три каких-то плывущих по дну задымленного двора светляка, и одновременно с этим зазвенел трек диджея Next «Отрываюсь от земли». Светляки выплыли из дыма – стало понятно, что это мерцающие в ночи телефонные дисплеи: во двор забрели три подвыпивших тина лет четырнадцати. Хит, сдавленный телефонным динамиком, отзудел мегакомаром, потом отщелкал электричеством ЛЭП, потом опять переродился в комара. Его абсолютный клон затянул ту же песню из второй мобилы, с той лишь разницей, что отставал на несколько секунд. Однако вторая мелодия удачно наложилась на первую, и Next, без его на то ведома, завел стройным хором.
А потом – быц-быц! – третий пацан поставил на своей мобиле композицию «Moscow Never Sleeps». Ну это уже, конечно, диверсия – бомба в ночной тиши двора.
Мелкие стали шарить по карманам, искать что-то.
Я вдыхала сладковатый аромат беломорины, немного судорожно, словно всхлипывала после долгого плача. Мне совсем не хотелось думать, виновата ли я в том, что произошло. Моя совесть сама неизбежно выносила приговор: виновна…
Чиркнула спичкой и закурила. Мы с торфяниками теперь чадим на пару.
Читать дальше