Павел Примаченко - Экспресс «Россия»

Антонида Захаровна зажмурилась и, перекрестясь, осторожно проглотила винцо, закусив куском хлеба, хорошо сдобренным «витамыном» бабы Гани.

Народ с аппетитом ел и переживал по поводу комплексной проверки.

– А мне ж снилось! – Неожиданно покрыл общий шумок зловещий голос шеф-повара. Она пристально посмотрела в дальний верхний угол вагона.

Разговоры стихли.

– То ли степь, то ли равнина аж до самого горизонта. Яркое, яркое солнце, голымный снег кругом и тишина… – Она замолчала, утерла губы.

– Ну и что? К чему это? – Не вытерпела Юлька.

– Не к добру, ох, не к добру, прости нас, Господи!

Остальные перемигнулись, сдерживая улыбки. Одна Морозова, холодно смерив глазами Антониду Захаровну, попыталась что-то возразить, но передумала.

– Теперь, баба Ганя, надевайте свой «спинджак» с наградами и на дежурство, – объявила Юлька.

Галина Федотьевна всю трудовую жизнь «с детынства» провела на «буряках» – сахарно-свекловичных полях Украины. Заслужила орден Ленина и золотую звезду Героя Социалистического Труда. А, выйдя на «пензию», приехала в Москву «онуоков доглядать». Дочь ее вышла замуж за родственника Антониды Захаровны. Когда внуки пошли в школу, «догляду» уже не требовалось, и Галина Федотьевна уговорила Захаровну взять ее к себе разнорабочей кухни. Однажды на праздник баба Ганя надела «спинджак» светло-серого цвета, а на груди – орден Ленина и звезда Героя. Люди отказывались верить, тщательно ощупывали награды и даже пробовали на зуб.

Об уникальном сотруднике вагона-ресторана дошли слухи до райкома партии. Шутка ли. Какая-то «ложкомойка» расхаживает с высшими наградами Родины. Руководству треста приказали «немедленно закрыть маскарад». Антонида Захаровна упросила бабу Ганю не мозолить глаза орденами. Но старушка продиктовала «онуку листа, кому треба». Неизвестно, кто получил это письмо. Только неожиданно первый секретарь райкома партии лично принес искренние извинения за головотяпство подчиненных и предложил ей вступить в общество «Знание», чтобы «доносить до молодежи свой богатый опыт патриота». Но все ее лекции состояли из одной фразы. – Встанешь до сонечка, цапку в руки и пишов – рядок за рядком, пока сонечко не сидае.

Старушку оставили в покое. Но в поезд явился корреспондент какой-то газеты. Взяв у бабы Гани «интервью», он написал статью «Руки Ганки», про «героические трудовые будни Г.Ф.Шелест»… «Эти маленькие хрупкие руки могут нянчить детей, собрать на фронт мужа и от зари до зари трудиться в поле. Они вырастили столько сахарной свеклы, что из рафинада, полученного из нее, можно накормить население Англии, Франции и Бельгии. Теперь они на заслуженном отдыхе, но не привыкли сидеть без дела. Они начистили столько картошки, что ею можно накормить полевропы».

После этого бабу Ганю зауважали даже в тресте. Ходили слухи, будто она во время войны состояла резидентом советской разведки, «завалила большого Фрица и выкрала важные документы». А «буряки» – легенда. И вообще она Роза Дитрих, немка, коммунистка и бегло говорит по-немецки, французски и английски.

Как бы там ни было, но ее «парадный спинджак» вызывал удивление, восхищение и легкий шок у членов любой комиссии. Чернушка же намекал на «резидента» и покровительство высоких инстанций. Все это давало положительные результаты. Поэтому праздничный наряд бабы Гани был у нее всегда наготове.

– Нагрянут министерские, никакие ордена не помогут, – запереживала Антонида Захаровна, – и что за характер у меня. Знаю, все на кухне тютелька в тютельку, а душа не на месте. Вор – тот и в ус не дует, а честный человек всегда беспокоится.

– Вы преувеличиваете, – Морозова серьезно глянула на шеф-повара. – Я почти всю жизнь отъездила директором ресторана и никогда не боялась. Кого честному человеку бояться?

– Вам честной легко быть, – вставила Юлька, – не детей, не плетей. А попробуй, покрутись, когда на шее целая орава. И самой охота хорошо поесть и одеться.

– Тронулись, – крикнул кто-то.

Все замерли и подняли ноги. Примета такая. Пока вагон не минует перрон, надо сидеть молча, не касаясь ногами пола. Иначе торговли в дороге не будет.

Антонида Захаровна, кажется, дышать перестала, а директор застыл и не притрагивался к сигарете, пока в окнах не замелькали, переплетаясь, рельсы, светофоры, склады.

В разгар обеда в ресторане, благоухая «Красной Москвой», появился начальник поезда Юрий Антонович Незлобный в кителе, фуражке с белым чехлом, светлой рубашке под черный галстук-«гудок» на резиночке и в белых перчатках. Толстые, обвислые щеки – выбриты до синевы. Мужчина он был представительный, широкий в плечах, грузный. Пришел на железную дорогу после службы в армии, демобилизовавшись в звании полковника. Любил дисциплину и порядок, но по натуре был человек мягкий. Обращались к нему уважительно, но просто, – Антоныч. А за глаза величали Генералом.