Вера Орловская - Хронос

Он очень не любил, когда что–то замышляли за его спиной… Конечно, были и прямые разговоры матери с ним о том, что Наташа очень воспитанная, умная и привлекательная девушка, да что там привлекательная – просто красавица, она так её расписывала перед Матвеем, словно собиралась её продать, и подчеркивала, как дорого она стоит: учеба в Лондоне, богатый отец, дом–дворец и всё такое. Матвей как–то не выдержал и сказал прямо: «Что ты мне её предлагаешь так откровенно–цинично? Тебе самой не противно?» Мать обиделась, хлопнула дверью, сказав на ходу, что он дурак, и удалилась. Утром за завтраком она делала вид, что ничего не случилось. У них в доме это часто практиковалось, и Матвей замечал ещё с детства, что перед ним как будто разыгрывают спектакль в несколько актов: счастливая пара, счастливая семья, безупречные родители. Однажды он услышал случайно, входя неожиданно в комнату: «Только не при ребенке, не надо, чтобы он догадывался». О чем должен был он не догадаться, Матвей не очень–то и стремился узнать. Он жил в своем мире подростка, получающего от жизни то, что хотелось, но, может быть, не всё, человек существо ненасытное, но вот по поводу чего он не парился, так это насчет разгадывания семейных тайн. Впрочем, давняя история…

А вот эпизод с Натальей, который был явно подстроен, уже разозлил его. Правда, был ещё совсем простой вариант: вызвать такси и отправить её домой, но это на крайний случай он держал про запас. Его разбирало любопытство: до чего они все додумались и в какие границы укладываются их фантазии на его счет.

Но почувствовал себя полным идиотом в тот момент, когда Наталья обняла его за шею и спросила: «Ты не находишь, что мы прекрасно смотримся вместе?» Как? Вот так примитивно, так сермяжно просто? – удивился он про себя. Они как раз стояли напротив большого зеркала, и Наташа была в отличном ракурсе со своей оголенной спиной и точеной фигурой, обтянутой платьем, сбоку это выглядело особенно заманчиво. Что мешало ему этим воспользоваться? Красивая девушка сама тебя клеит, а ты такой весь из себя недотрога. Смешно. Останавливало только одно – игра, продуманная кем–то игра, в которой он был пешкой и им двигали. Матвей криво усмехнулся и развел в стороны руки Наташи, задержавшись на минуту в этой позе, словно он раздумывает: схватить её на руки и потащить в постель или наброситься на неё прямо здесь. Ему доставляло удовольствие наблюдать за ней, она явно была уверена, что именно это и сделает настоящий самец, но он играл, только теперь уже в свою собственную игру, в которой никто не мог манипулировать им. Ведь если бы он повелся на это неслабое искушение, потом начались бы мамины сетования, Наташкины слезы по поводу того, что она доверилась ему, а он… И подобный бред, вплоть до сакраментальной фразы: «я беременна». У него это промелькнуло в голове одним кадром.

Матвей сел в кресло, положив ногу на ногу, и налил себе вина. То, что он испытывал к Наташке раньше, когда считал её своим другом, вдруг моментально улетучилось. Дело было не в том, что если бы Наташе хотелось с ним секса, он бы стал упираться, но это «если» должно было быть только её желанием, а не придуманной кем–то сценой соблазнения. Он бы запросто переспал с ней, почему нет, но не в роли выбранной жертвы. «Какая же она дура», – думал Матвей, глядя на то, как Наталья, ошарашенная таким ходом событий, не зная, что ей делать, просто вышла из комнаты. После чего Матвей поднялся к себе наверх, завалился на постель, даже не разбирая ее, и сразу уснул.

Утром за завтраком он увидел родителей, но Натальи уже не было… И опять все вели себя так, будто ничего не случилось. Видимо, они уже узнали о неудавшейся подставе с их стороны и затаились. Матвей именно так это расценивал, потому что, зная свою мать, понимал: она попытается предпринять ещё что–нибудь. Но всё–таки он был её сыном и упрямство у него бурлило в крови, так же как жажда свободы – принимать решения самому.

Вскоре он столкнулся с Алисой в прямом смысле (он знал её по институту – правда, она была первокурсницей тогда), и вдруг – совсем другая ситуация: она шла по коридору, уткнувшись в телефон, видимо, писала кому–то сообщение, а он шел к своему другу, который остался учиться дальше в аспирантуре, вот они и пересеклись: Алиса просто налетела на него. Было смешно видеть, как она растерялась, оказавшись чуть ли не в его объятиях. Позже Матвей часто вспоминал их столкновение в коридоре института и говорил Алисе: «Судьба бросила тебя мне в руки, и я не могу отказаться от такого подарка». Но в тот момент он удивлялся тому, как мог не заметить эту девушку раньше. Особенной скромностью Матвей не отличался и с удовольствием вместе с ребятами своего курса ходил посмотреть на новеньких девчонок, то есть на первокурсниц, чтобы не пропустить мимо какую–нибудь красавицу. Он видел ее, но даже не поинтересовался, как зовут, – значит, не обратил внимание. Да и после того она попадалась ему на глаза… Правда, в то время он встречался с однокурсницей Ритой, девушкой бойкой, помешанной на спорте и здоровом образе жизни. И если спорт ещё как–то их сближал: лыжи зимой, теннис летом, то со здоровым образом жизни не заладилось. Матвея хватило ненадолго, эксперимент закончился, подопытный остался жив – и то хорошо. Рита не очень убивалась, найдя быстро в параллельной группе более стойкого или более сдвинутого на этой идее парня. Про другие свои увлечения Матвей вспоминать не любил, потому что это был такой период его жизни, когда он вообще мало что мог вспомнить по утрам в незнакомой квартире с малознакомой девушкой рядом. Проведя логическую цепочку, ему удавалось проследить ход событий: клуб, коктейль, несколько коктейлей, потом что–то крепкое, потом девушка с коктейлем, и дальше уже нечетко: ночь, машина, лифт многоэтажного дома, темная прихожая, девушка без коктейля и без одежды, затем – глубокий сон, как провал в горах – и башкой вниз: больно, голове больно утром, а утро – потому что светло.