Мария Донченко: Отречение

Ветер по-прежнему почти бесшумно шевелил верхушки деревьев и гнал по небу невесомые перистые облака, молочно-белые на фоне густого розового заката. Прилежно дымили заводские трубы. Брошенный окурок дотлевал под скамейкой, на краю вымощенной пешеходной дорожки. Наступали сумерки.

Заливистый звонок возвестил об окончании последнего урока в первый тёплый день весны, когда детвора явилась в школу без курток, и младшие школьники наперегонки бросились к выходу из здания в школьный двор.

Старшие спускались по лестнице более неторопливо, снисходительно глядя на малышей. Две восьмиклассницы в синих форменных костюмах, соседки по лестничной площадке и по классному журналу, Анна Ермишина и Юлия Зайцева, сложив тетради в сумки, спускались по гулкой лестнице типового трёхэтажного школьного здания.

Девушки были примерно одного роста, но Аня казалась выше за счёт туфель на высоком каблуке, в которые она манерно переобулась, скинув школьную сменную обувь в пакет. Её подруга носила простую обувь из «Детского мира». Юлька вообще была странной девчонкой – в свои пятнадцать лет она не интересовалась ни модой, ни косметикой, ни дискотеками, в общем, ничем из того, чем пятнадцатилетней девушке принято интересоваться.

Луч апрельского солнца играл в редких лужицах на краю тротуара, и масляные пятна бензина переливались цветами радужного спектра. По краям дороги жались последние чёрные островки тающего снега.

– Поедем в центр? – полувопросительно предложила Аня, ожидая возражений со стороны Юльки, которые и последовали.

– А что там делать? – хмыкнула она.

– Ты что, не слышала? – удивилась Аня. – Сегодня открывается «Макдональдс»! Первый в Москве! На Пушкинской! Все только об этом и говорят. Десятые классы туда уже рванули в полном составе…

Юлька пожала плечами, её почему-то не вдохновила восторженность собеседницы.

– Подумаешь… Там стоять в очереди полдня, а придёшь через неделю – так и свободно будет, и сходишь в свой «Макдональдс». Оно тебе надо?

– Так все же… – начала было возражать Аня.

– Подумаешь, все! Своя голова есть! – заявила Юлька, но вдруг смягчилась, – впрочем, если хочешь, могу составить тебе компанию. Мне только вечером Артёмку из сада забирать, а так, погуляем, давай, что ли…

– Конечно! – Аня резко закивала, пока Юля не передумала, – сейчас на пять минут забегу домой переодеться, и едем в центр! Договорились?

Зайцева кивнула, слегка подёрнув плечом – она-то знала по опыту, что пять минут у Ани затянутся минут на тридцать-сорок, да и вообще не видела смысла переодеваться по несколько раз за день.

– Жду тебя у подъезда, – она сделала вид, что поверила, будто ждать всего пять минут, и ей не имеет смысла заходить к себе – они жили в соседних квартирах.

Аня выбежала принаряженная, через двадцать восемь минут, дежурно извинившись и подхватив Юльку под руку.

Ещё через некоторое время две пятикопеечные монеты звякнули в щели турникетов, и девушки оказались в глубине метро.

…На Пушкинской площади было не протолкнуться, но пожилому человеку с тростью какие-то воспитанные молодые люди уступили место, и он присел на край скамейки и откинулся на её спинку, задумался, слегка перебирая жилистыми пальцами ручку трости и чертя её концом воображаемые мелкие штрихи на прямоугольной плитке, которой был вымощен сквер.

До прихода людей, которых ждал Келлер, оставалось ещё почти пятнадцать минут, и он не сомневался, что они явятся вовремя – Арнольд Келлер был пунктуален, как истинный немец, и не терпел опозданий от других.

Очередь, пёстрая и шумная, змеёй вилась по площади. Келлер смотрел сквозь неё, словно мог за этой людской толпой увидеть нечто большее, ещё скрытое от стороннего наблюдателя за туманом будущего. Она, очередь к первому московскому «Макдональдсу», и действительно отличалась от привычных очередей восемьдесят девятого года – здесь не было ни усталых хозяек с тряпичными сумками-авоськами, ни стариков в потёртых шляпах с продуктовыми сетками. До Келлера долетали обрывки разговоров молодёжи о том, кому где удалось прибарахлиться, о шмотках и видеомагнитофонах… Поймав на себе презрительный взгляд молодого парня, раздувавшего огромный пузырь из жевательной резинки, Арнольд усмехнулся – но только мысленно, не выдав себя ни единым движением мышц лица – скрывать эмоции было частью его профессии. Он сидел на скамейке, одетый в поношенный костюм советского покроя, образ дополняла свёрнутая в трубочку газета «Известия», и этот молодняк на площади, возомнивший себя хозяевами новой жизни, принимал его, наверное, за деда-«совка». Келлеру не было необходимости демонстрировать им своё превосходство, как нет в этом необходимости для натуралиста, наблюдающего за обезьянами в заповеднике, хотя обезьяны, несомненно, уверены, что они и умнее, и красивее странного безволосого существа с ручкой и блокнотом, к тому же не умеющего лазить по деревьям…