Анастасия Дюльдина - Отражение в зеркале

Эти шаги… Они такие громкие, почти оглушающие, бьющие набатом по израненной психике паренька. Они отдаются в каждой клеточке тела, заставляют дрожать от бесконтрольного страха и сжиматься в маленький комочек в слабой надежде, что эти звуки прекратятся, остановятся, замрут. Вдруг сейчас произойдет чудо, и эти шаги исчезнут из его головы? Мягкая поступь человека, крадущегося в ночи к комнате мальчишки, почти не слышна для обитателей этого дома, но только не для него.

Он ждал их. Как ждал и каждую ночь до этого на протяжении, наверное, уже целого месяца.

Когда же он остановится? Почему не прекратит? За что так мучает его? Каждый месяц, в один и тот же день…

Обжигающие слезы полились из карих глаз мальчика, и он быстро стер их ладонью, помня о том, что его ночному гостю не нравится, когда он проявлял слабость и позволял себе плакать.

«Мужчины никогда не показывают страха. Они не знают, что такое слезы!»

Но как сдержаться, если с каждой секундой, с каждым громким шагом за дверью отчаяние и паника все сильнее накатывали на парнишку. Губы затряслись в беззвучном крике, глаза распахнулись от ужаса, а сердце на короткий и особенно пугающий миг остановилось. Знает, что сейчас произойдет. Уже всей кожей ощущает, как его вновь окунают в грязь с головой, и все глубже и глубже, пока не захлебнется там, не подавится своим собственным криком.

Свет. Он снова включит свет, заставляя смотреть на него, как он медленно снимает с себя всю одежду, а потом и его заставит сделать это. Еще минута… Нет, несколько секунд отделяет его от очередного кошмарного визита. Ручка двери уже тихонько поворачивается, распахивая слабую защиту, создававшую до этого лишь иллюзию крепости. Здесь не укрыться, и он знает об этом. Ему никто не поможет. Никто не придет и не спасет…

В темноте его силуэт кажется еще больше, еще выше и еще страшнее. Мрачной тенью он скользит в комнату, прикрывает за собой дверь и останавливается у стены в том месте, где выключатель.

– Пожалуйста, не надо, – шепчет мальчик, глотая слезы, до последнего надеясь, что его услышат, что поймут и перестанут приходить. Он должен! Ведь кто, если не он… Кому еще можно довериться в этой жизни, если не самому близкому и родному человеку?

– Все хорошо, малыш, – свистящий шепот заставляет вздрогнуть всем телом и еще сильнее вжаться спиной в стену, подобрав под себя ноги и прикрываясь одеялом до подбородка, – Я люблю тебя, ты ведь знаешь это, так?

Парнишка кивает, не в силах произнести ни слова. Конечно, любит. Он каждый месяц это доказывает, точнее, показывает. А так хочется забыть!

– И сегодня у нас с тобой особенная ночь, – говорит мужчина, протягивая руку к выключателю и зажигая яркий свет над их головами.

Крепко зажмурившись, мальчик всхлипывает, утирает слезы дрожащими пальцами и смотрит на него большими доверчивыми глазами. Может быть, сегодня не будет так страшно? Вдруг он решил просто посидеть с ним? Не будет раздеваться, не ляжет с ним в кровать, не станет тереться об него…

– Пожалуйста, папа… – голос дрожит, прерывается, замирает на секунду. – Папа, не нужно.

– Мы ведь любим друг друга, да? – кивает мужчина, медленно снимая с себя рубашку и бросая ее на пол. Шаги возобновляются, едва различимые из-за толстого ковра под ногами. – И сегодня я хочу, чтобы ты доказал мне это, Кирилл.

Парень застывает. Слишком хорошо он знает этот взгляд: потемневший, мутный, сальный; рот кривится в ухмылке, которая потом даже днем стоит перед глазами; руки медленно спускаются к штанам, развязывая шнуровку на легких трениках, приспуская их вниз. Да, сейчас его заставят лечь, повернуться спиной, и он снова почувствует…

Туман. Не позволяет вспомнить, дает забыть…

Он будет лежать смирно, пока папа пыхтит над его ухом, шепча какие-то слова, поглаживая его по голове, по плечам, по спине и бокам.

А через пятнадцать минут уйдет, оставляя растерянного, испуганного, униженного сына одного в комнате. Уйдет и не увидит, как тот быстро прошмыгнет в ванную и с остервенением будет натирать себя мочалкой, смывая следы отцовской «любви». Ведь папа знает, что эта тайна останется между ними, и не боится. Никто не проронит ни слова на утро, как будто все было лишь сном, но воспринимающимся по-разному.

Все ближе и ближе, шаг за шагом, пока не оказывается у самой кровати, пристально разглядывая сжавшегося в комок сына, что с ужасом наблюдал за действиями мужчины. Опять усмешка искажает загорелое лицо отца, превращая его в уродливую маску. Глаза остаются холодными, и на дне ледяным айсбергом плавает извращенная похоть. Ближе. Еще несколько шагов.