Роза Хуснутдинова - Штопальщик времени

Шестой халат Дина подарила мужу своей племянницы из Уфы на свадьбу. Пусть висит этот сверкающий как синее небо Средней Азии халат в скромной малогабаритной уфимской квартирке как напоминание о других местах, в которых надо побывать, надо, надо увидеть когда-нибудь собственными глазами Хиву, Самарканд, Бухару, Мекку, Медину. К этому халату Дина добавила папирус, привезённый из Египта, с рисунком фараона и его молодой жены. Оказалось, что уфимские молодожёны чем-то похожи на эту царственную чету, изображённую на папирусе.

Седьмой халат Дина собиралась подарить Андрею Битову, писателю, на его пятидесятилетие. Но на вечере, устроенном в честь этого события в Центральном доме литераторов, отдать подарок не удалось, писатель был окружён многочисленными поклонниками, друзьями, критиками… Затем он уехал в Токио, Копенгаген, Южную Корею, Америку… И Дина рассудила, что подарок можно вручить и лет через десять, когда юбиляр вернётся из кругосветного путешествия, насытившись всеми мыслимыми и немыслимыми впечатлениями современной цивилизации, когда ему захочется уединиться в своей московской (не путать с ленинградской и тбилисской) квартире, отключить телефон, запереть дверь на тяжёлый засов и, облачившись в уютный ватный халат, засесть за любимый старинный письменный стол, писать новую книгу, самую-самую…

Восьмой халат Дина подарила матери, приехавшей из Казани. В этом халате мать сидела на лоджии, обозревая московские окрестности. И по вечерам, сидя перед телевизором, внимательно слушая программу «Время». «Когда меня не станет, халат никому не отдавай, – сказала она Дине. – И больше халатов никому не дари, хватит, женщины нашего рода во всём знали меру, и когда влюблялись, и когда ссорились, и когда дарили что-нибудь на память. Так что не преувеличивай щедрость своего сердца, позволь и другим проявить её…»

– Эти пресловутые верблюды, – сказала, улыбаясь, Гультэч, подавая мне пиалку зелёного чая.

Мы сидели на покрытой ковром деревянной тахте в пыльном саду на окраине Ашхабада, во дворе родственницы Гультэч Соны, полной сонной женщины в вишнёвом платье до пят, с бесчисленными серебряными украшениями на шее, в ушах и руках.

За двором на пустыре паслось несколько тощих верблюдов, и я сказала Гультэч, что, наконец-то я вижу настоящих верблюдов, давно мечтала увидеть настоящую пустыню.

– Эта пресловутая пустыня! – засмеялась Гультэч. – Но это ещё не пустыня, до неё ехать часа два. Это пока окраина Ашхабада, моя пресловутая татарка!

– Почему ты всё время говоришь это слово – «пресловутые»? – удивилась я.

– Просто, глядя на тебя, вспомнила Москву! Когда я в первый раз пришла в Литинститут, услышала, как одна преподавательница сказала другой: «Эти пресловутые студентки из Средней Азии…» Я тогда не знала этого слова. А помнишь ещё словечко «гениально»? Его тоже часто произносили. «Старик, ты написал гениальный роман! Гениальный рассказ! Гениальное стихотворение!» Где теперь эти гении?

– Ты как-то мрачно об этом говоришь, – заметила я. – А я читала в журнале твою повесть «Утро моей жизни». Понравилось. Прозрачный язык. Прелестные образы. Сразу захотелось увидеть пустыню, как ты её описала.

– Это Нина хорошо перевела, – сказала Гультэч. – Она у нас лучшая переводчица с туркменского. Очень хорошая и умная женщина. Но ей здесь нелегко.

– Почему?

– Не замужем. Здесь это нехорошо.

– Зато ты замужем! – сказала я. – За писателем. И сама писательница.

Лёгкая тень пробежала по лицу Гультэч.

– Видишь вон ту верблюдицу с раздутыми боками? – вытянула она руку. – У неё скоро родится верблюжонок. А я два года замужем за Берды, а у нас ещё нет детей. Здесь это – нехорошо!

Сона принесла блюдо с виноградом, дыню и лепёшки. За подол её платья цеплялся голый смуглый малыш, который хныкал, просился на руки.

Сона подняла его на руки и, убаюкивая, унесла в дом.

– Это у неё седьмой, – сказала Гультэч.

Верблюды на пустыре чуть передвинулись и снова застыли, наклонив головы к земле. Что они находили в этой растрескавшейся от жары глине?

– Видишь ли, я попала в капкан, – звенящим голосом произнесла Гультэч. – Оказывается, раньше я была свободна как птица! А теперь, когда я выучилась в Москве, написала эту повесть, её напечатали – я уже должна написать роман, повесть, выпустить книгу… Тут нет писательниц, я единственная, меня сразу ввели в «Женсовет», в редакцию женского журнала, вызывают в ЦК, спрашивают, над чем я работаю… В редакции трудимся только главный редактор и я, остальные сотрудники – жёны ответственных работников, придут на час, попьют чай, посплетничают и уйдут… Ещё я должна ухаживать за Берды, он пишет роман о тружениках Каспия, Берды каждый день хочет есть пельмени, даже в сорокаградусную жару… Из кишлака приехали мои племянники, их надо устроить в институт… Но главное – я должна родить ребёнка, иначе придётся уехать в Москву, учиться ещё где-нибудь. Но расскажи лучше о себе. Ты приехала по делам?