Роза Хуснутдинова - Штопальщик времени

Ага кивнул.

– Что интересного видел? – спросила Анаит так же весело.

– В Елисеевском видел медведя.

– Медведя? – удивилась Анаит.

– Северо-американский подвид бурого медведя, – пояснил Ага.

– Что ещё видел? – растерянно смотрела на него Анаит.

– Погулял по Тверскому. Видел там много стариков и старушек. На скамейке с ними посидел. На дереве увидел белку. Обыкновенную, с облезлым хвостом. Были бы у меня орешки, покормил бы. У Маяковского свернул во двор, оттуда выскочила собака, похожая на собаку Баскервилей. Прыгнула в чёрную «Волгу» и умчалась в сторону Кремля.

– Хватит! – нахмурилась Анаит.

– Почему? – пожал плечами Ага. – Ты же меня спрашиваешь, что я видел? Вот я и отвечаю. А когда проходил мимо какой-то компании, советско-индийской, там в витрине сидел человек с пёстрой лентой на голове.

– Конан Дойл! – улыбнулась Анаит. – А в метро спускался? Может, там ты увидел свою любимую Багиру? Чёрную как ночь?

– Нет, Багиру не видел, – покачал головой Ага. – Но видел птичку колибри, красно-сине-зелёную. Она влетела в туннель на станции метро Маяковская, а когда я поднялся в город на станции Свердлова, она уже была там, сидела на голове Карла Маркса.

– А на Манежной был? Митинг видел? Я там была…

– На Манежной был, митинг видел, но тебя не видел. И на Маяковской видел митинг, и на Пушкинской. Когда шёл по набережной, по Москва-реке плыли крокодилы, сто зелёных крокодилов плыли на митинг против серых крокодилов.

– По-моему, ты заболел! – Анаит подошла к нему, потрогала лоб. – Холодный. Что всё-таки с тобой?

– Мне плохо, – сказал Ага. – Не знаю, как жить дальше. С людьми очень трудно. Всех жаль. И армян, и азербайджанцев, и латышей, и литовцев, и москвичей – всех! С ума все посходили!

– Подожди! – вскочила Анаит и выбежала за дверь. Вернулась с котёночком на руках, рыженьким, в белых пятнышках.

– У Лакшиных взяла, – сказала она. – Налей ему молока.

Ага принёс блюдце, налил из пакета молока, стал смотреть, как котёнок аккуратно лакает с блюдца, сладко причмокивая.

– Смешной! – сказал Ага. – Но отнеси обратно, наверное, он Лакшиным самим нужен.

Вдруг скрипнула форточка. Анаит и Ага повернулись к окну. На форточке сидел воробей. Чирикнул, свистнул и улетел.

– По-моему, он как-то по особому, по-весеннему чирикнул! – сказал Ага.

– Именно – по-весеннему! – согласилась Анаит.

И оба наконец улыбнулись друг другу.

– Ага, посмотри, сколько на термометре? – осипшим голосом сказала Анаит, высовывая взлохмаченную кудрявую головку из-под старенькой мерлушковой шубы, под которой она проспала эту жутко холодную ночь.

– Опять я, всё я, – заворчал Ага, но всё же вылез из-под необъятного ватного одеяла, прошёлся ногами в шерстяных полосатых носках до книжной стенки, нашёл комнатный термометр, вгляделся. – Десять градусов выше нуля. Нет, девять!

– Вчера было восемь, уже теплее! – преувеличенно бодро сказала Анаит. – Теперь поставь чайник и посмотри, как там Маро и Серго.

Ага влез в расползающиеся, в серо-бурых пятнах валенки Серго, направился на кухню. По пути изобразил самолёт, терпящий катастрофу.

– Перестань! – прикрикнула на него Анаит. – Хватит с нас падающих самолётов!

Оказавшись на кухне, Ага зачерпнул ковшиком воды, припасённой ещё с вечера, налил в громадный алюминиевый чайник, зажёг газ импортной зажигалкой, подаренной недавно дворовым дружком Вартаном, поставил чайник на плиту.

Затем направился в комнату Серго, остановился возле вздыбленной горы из одеял, покрывал, пледов.

– Серго, проснись, я тебе валенки принёс, – и Ага вылез из бурых валенок, надел шлёпанцы Ашота. – Проснись, я чай поставил!

– А я и не сплю, – высунулся Серго из-под подушек. – Я уже два часа обдумываю начало статьи о лирике Ованеса Туманяна…

– Не обдумывай, сразу пиши, а то опять забудешь, – сказал Ага.

– Очки разбились, не вижу ничего, и руки мёрзнут, – Серго скинул последний плед и спустил ноги в толстых шерстяных носках на пол.

– Хочешь, я прочту строчку? «Так сделай, злобный человек, чтоб все живые жить могли. И сам живи, вкушая мир обильной благостной земли…»

– Ладно, за завтраком продолжишь, – улыбнулся Ага и направился в комнату бабушки.

Когда Ага вошёл, Маро, лежащая на тахте с обвязанной лиловым шарфом головой, не открывая глаз, сказала: «Не трогайте меня! Я вижу сон, будто я в отеле, в Нью-Йорке, разговариваю с Уильямом Сарояном!»