Сергей Бибиков - Рукопись Арно Казьяна

Главное в романе – историческая обстановка нашего города в период оккупации, правдивая и документальная. То же касается и большей половины рассказанного о пережитом героями романа.

Моя мать – из оседлых в Одессе цыган. Отец – армянин-горец. Однажды, спасаясь от погромщиков, девушка-цыганка скатилась в подвал пекарню. Молодой пекарь один обратил в бегство троих бандитов. Так встретились мои будущие родители.

С моим появлением на свет божий встал вопрос о жилье, который в Одессе разрешить так и не удалось. Тогда отец написал земляку Саркису в Харьков письмо с просьбой прозондировать почву насчет квартиры. Саркис – шумливый крючконосый коротышка-толстяк на кривых ногах пообещал помочь и мы переехали в Харьков.

Саркис не помог, и семья больше года ночевала на Южном вокзале. Потом отец присмотрел коробку сгоревшего двухэтажного дома и добился в исполкоме разрешения на восстановление одной из его комнат. Как по мановению палочки, набрались еще бесквартирники, и дом в скором времени был восстановлен полностью. Шел мятежный девятнадцатый год.

Спустя три года родился брат. Родители любили друг друга, и жизнь у них ладилась.

Потом зачастил Саркис. Отец изготовил «нарды» – игру Востока. С тех пор мы привыкли засыпать под ожесточенный стук пешек о коробку и пронзительный смех коротышки – толстяка при удачно выпавших костях. «Шаш – а Шаш!!!» – кричал он так, что впору было глохнуть. Если же кости показывали малые цифры, карлик ругался по-армянски и заплевывал пол. Ставки были копеечные, и отец от души забавлялся накалом эмоций земляка…

Саркис жил на гроши; питался требухой, а одевался у старьевщика. Отец говорил, что были у Саркиса и лучшие времена: во время НЭПа он работал экспедитором муки, и мог бы озолотиться, но Саркис не от мира сего, стал еще беднее…

Когда я уходил в армию, Саркис сказал:

– Просты, ничего нэ дарю, я бэдный! Но сэрдцэ беры – оно твое!

Года за полтора до моего призыва в армию в семью пришло роковое: не без помощи Саркиса отец спутался с молодой шлюхой, моей ровесницей. Мать выследила отца и застала на месте преступления. Последовала бурная сцена…

Орудием мести мать выбрала Саркиса: стала кокетничать с ним на глазах у отца. Казалось, Саркис только этого и ждал: он сказал отцу, что как земляк и друг его больше у нас бывать не может. И отец, и Саркис были жителями поднебесного аула, по законам которого неверность жен карается смертью на людях: их убивают каменьями, если муж не прирежет раньше…

Отец не прирезал жену, не выставил ее «позор» напоказ, не унизил себя даже сценой ревности: он прекратил интимную близость с нею…

В комнатке – клетушке, в которой мы все жили, не было места для еще одной кровати, и родители продолжали спать в одной постели. Часто, сквозь сон, я слышал приглушенные рыдания матери после очередной попытки к примирению, которые заканчивались одним и тем же: яростным шепотом отец ругался по-армянски, вскакивал с постели и уходил из дому. На следующий день, – после работы, он возвращался домой и, как ни в чем ни бывало, подгонял свою работу экономиста, шутил с нами, детьми, был холодно – вежлив с матерью. Я до сих пор не могу понять, что это было: расчетливая месть горца неверной жене или отвращение к опостылевшей женщине. Я ведь знал, что отец продолжал посещать свою любовницу.

Полгода такой жизни превратили нашу певунью – мать в мрачную замкнутую в себе, постаревшую женщину. В сорок три года она поседела. Вскоре ее парализовало. Отнялась правая половина тела. Ее красивое лицо было обезображено обвисшей губой, щекой и веком. Позже, когда она стала подниматься с постели и, сильно шаркая правой ногой по полу, учиться ходить, много времени проводила у зеркала, внимательно разглядывая ставшее безобразным лицо, и много плакала. А еще позже, стараясь понравиться отцу, стала неумеренно ярко краситься…

Потом – армия, служба в пригороде Кишинева, любимая девушка – невеста, с которой война помешала обвенчаться. Зовут ее Марией.

…Отец принял фронтовую пекарню. Его отпустили, чтобы он эвакуировал семью, вместо этого он увез с собой любовницу…

…Не могу не рассказать о моем лучшем друге, Володе Липатове. В связи с этим вспоминается день, так хорошо начавшийся и так плохо окончившийся. Начался он с последнего звонка в школе, получения аттестата с отличием, пикника в лесопарке. Потом, зная, с каким нетерпением ждут меня родители с аттестатом, я оставил пикник и поехал домой. Не чуя ног, взбежал по лестнице и… замер перед дверью. За нею звучал металлический голос отца: