Леонид Волков - Ветер – в лицо (сборник)

Путевые заметки с экскурсами в лирику и историю

Могу ль я забыть октябрьские дни в Городе-на-краю, где по утрам чуть свет здоровался с морем… где, минуя Генуэзскую башню, изо дня в день касался истории… и где, рельсы вокзальные перебегая, пропускал через себя ток, идущий из мест, откуда прибыл!?

Было зябко. Море «кусалось» холодом… И я догадывался, почему революция сто лет назад выпала на октябрь : изо всех щелей дуло, хотелось взбунтоваться от такой жизни…

Погода не баловала: ветер мёл, бросая под ноги стручки акации… кропил – когда, встретившись с Аллой Ненадой, наведался я с ней « к Редлихам », в дом, где век назад жила Цветаева Марина… а теперь – Нина Гряда, певица, душа-человек, накормившая нас досыта яблочными пирогами…

Чуть погодя растеплилось. Проясненный, встретил меня Коктебель. Впустил в акваторию Карадага, позволил нырнуть в воды залива у Золотых Ворот, где я, кажется, ощутил сверкающий серебром дух Цветаевой…

А за день до отъезда пробежался от Карантина до мыса Киик, дыша ароматом водорослей, то и дело купаясь…. Даже не заметив, как добежал до Двухъякорного, где под чинарою ждала меня маршрутка, вернувшая беглеца в Кафу…

Наконец – Златоглавая… благоуханье листвы октябрьской, колдовство клёнов…

Октябрь 2013

Спустя год подошла пора верстать новую книгу – я вновь в Феодосии… И хотя накануне, в конце декабря, угораздило меня захворать, под Рождество – бесприютный – качу из Москвы в Крым…

А чуть свет уж бегу к морю.

Бр-р! – с солнцем на пару оно прячется в пар от мороза… Что так необычно для Юга, где привычно – загорать, плавать, мечтать о тени!

И вот – где декабрьская моя хворь? – купаюсь. Среди лебедей!

Царственно-белые, с какой-то стати (говорят, с Нового года) они облюбовали себе феодосийскую набережную…

Здорово это – начать день с моря… и, наполнившись им, носить с собой!

Тогда, на Рождество, ещё одна, я видел, отдалась морю: безо всего зашла в волны – и уплыла бог весть куда…

Странно: искупавшись за нею следом, ношу в себе её образ…

Он (как позже и образы других плавающих барышень – стройной ли гимнастки, исполняющей на пляже кульбиты, другой ли – «в теле»), запечатлённый морем, долго ещё преследовал меня среди дня…

Лёд, мешанина под кедами поначалу мешали бегать; первые трое суток – снег, метель, окоченевший поутру скворец во дворе, трубный ветр с моря… Такой, что среди ночи распахивалась балконная дверь – и кто-то невидимый, казалось, врывался по мою душу, остужая комнату, увешанную иконами…

А днём – ни-ко-го! Набережная как вымерла. И – средь всеобщего запустения (даже поезда не ходят!) – одиноко стоящая, подточенная временем – на моём пути – Генуэзская башня, помнящая и Цветаеву, и Грина… огромная груда металлолома у причала (где раньше, ещё в 1990-х, шла посадка на теплоход, следующий в Коктебель)… да высокая нарядная ель на площади против вокзала.

Зато на четвёртый день, глядь: море – зеркало запотевшее.

Гладкое, мутное, на глазах исчезло оно из поля зрения, заволоклось туманом, сквозь который едва проглядывало солнце.

Лебеди встретили меня говором. Обсуждая, видимо, как ветр-повеса, что ни ночь, стучится ко мне – непрошенный – в балконную дверь, трубит и вламывается, наводя жуть, и как со стен на меня испытующе смотрят лики святых…

Я почти не сплю. Люди же, наоборт, не проснулись. Всё ещё, кажется, спит.

Дома – и те, похоже, заснули. Пустой вокзал. Никуда не уедешь. Никто не проводит тебя, как не так давно – в октябре…