Ирина Соловьёва - В потоке творчества - музыкант… Терентiй Травнiкъ в статьях, письмах, дневниках и диалогах современников

На выполнение домашнего задания у него уходило не более часа. Как правило, он сразу после школы делал уроки, не откладывая на вечер, тут же собирал портфель и дальше, где-то с трех-четырех часов дня и до десяти вечера, была только улица – его отдушина, его радость, его жизнь.

Улица – это было всё и даже больше для всех ребят, и не выйти на улицу – означало для каждого преступление и предательство всего мальчишеского братства. Ну о какой улице могла идти речь, когда его два раза в неделю с четырех и до шести соседка Клавдия Львовна водила за ручку помимо основных занятий по музыке, еще и на дополнительные. Чтобы добраться до школы, надо было переходить улицу Плющиху, и его одного пока не отпускали: машины всё-таки, а он маленький, вот за ручку и водили.

«Представь, каково мне было, – обращается Терентий ко мне. – В то время, когда все ребята гуляют, перекрывают

ручьи, плотины строят, помойку поджигают или камни швыряют в лужи, делая взрывы, меня с кожаной папочкой, в которой нотки лежат, бабушка мимо них за ручку на эту самую музыку тащит. Слышу, Саша Басов кричит: «Игоряныч, привет, давай быстрей к нам! Сейчас плотину будем вскрывать!» А Коля Игумнов, с каким-то сожалеющим презрением машет рукой и поясняет ему, да так, чтобы я непременно услышал: «Да музыка у него, Сань! Не знаешь, что ли!..»

Время летит незаметно и делает своё далеко «не временное» дело. Только через пять лет, после упорных занятий такой нелюбимой для него музыкой, Терентий осознал: «Какое счастье, что меня водили в музыкальную школу! И пусть не научили всему, что требовалось от её ученика, и моя лень-таки отхватила положенное, но что-то немаловажное в моей душе все же произошло».

Верно говорят, что научить что-то делать хорошо без желания самого обучаемого нельзя, а вот научиться ему самому чему-либо, вполне возможно. Терентий продолжает:

«Да, я неплохо играл сочинения Баха, какие-то простые его вещи, играл произведения для детей Чайковского, и довольно „кривенько“ Моцарта. Хотя музыке меня не доучили, но развили и закрепили слух, и самое, пожалуй, главное – музыке удалось меня в самом прямом смысле влюбить в себя. И когда я стал старше, где-то класс седьмой-восьмой, то во мне она проснулась и заявила о себе во всеуслышание. Да ещё как заявила! Я просто бредил ею, мечтал о гитаре и как заворожённый смотрел на ребят, которые умели играть на ней и петь».

Все началось в пионерском лагере. Ребята ходили на танцы, слушали музыку и подбирали услышанные мелодии на гитаре, а он им подсказывал, какую ноту взять. В один прекрасный момент Игорь заметил, как его «уши слышат всё, что касается музыки». Его уши чувствовали красоту мелодии, тонкости игры, слышали, как поют и как фальшивят исполнители. Он без ума был от игры на гитаре вожатых и пионеров, которые делали это мастерски, и куксился при явном горлопанстве. Он так страстно хотел освоить гитару, что упросил родителей купить её для него.

Москва. Бирюлево Западное. Фото из газеты «Вечерняя Москва». 1979

Когда Игорю исполнилось тринадцать лет, его семья переехала на новую квартиру в Бирюлево-Западное, и родители подарили ему первую в его жизни гитару. Это была известная на весь Советский Союз «шиховская 2 2 Название идет от известной на весь Советский Союз Шиховской гитарной фабрики, что под Звенигородом. В свое время, это производство было одним из лидеров по выпуску гитар (до нескольких десятков тысяч гитар в год). Фабрика была закрыта в 2007 году из-за нерентабельности. », и стоила она тогда шестнадцать рублей. Обучение давалось нелегко, хоть он и учился в музыкальной школе, но по классу фортепиано. Гитара была семиструнная, шестиструнных, по его словам, тогда было не достать, но одну струну можно было все-таки снять, распилить порожек под шестиструнку, перестроить и играть. «Всё ничего, – поясняет Терентий, но на ней ещё и струны стояли почему-то не пойми как, что было в духе мелкого брака советского времени: вместо нормального комплекта струн стояли две первых, одна третья, две четвертых и две седьмых».

Но тогда он толком этого не понимал и, не зная ни одного аккорда, выдумывал свои. Игорь целыми днями бренчал, подражая пионерским «лелям», исполняя на свой манер популярные в то время песни, которые услышал в местах своего летнего отдыха и успел к этому времени выучить. Пелось все: от знаменитых «Лица стёрты, краски тусклы…» группы «Машина времени» (то, что песня называлась «Марионетки», тогда мало кто знал) и до дворово-надрывных лирических баллад, типа слезливых «Зазвонят опять колокола», «На что похожи облака» и «Попавшего под рыбацкий борт дельфиненка». Он зажимал на грифе что-то вроде аккорда, и ему казалось, что все звучит удивительно красиво и даже гитара почему-то строит. Его тяга к игре была такова, что абсолютный слух, видимо, не возражал, предоставив возможность «гению» состояться.