Щедрый сквайр приказал доставить эль, вкуснейшие похлебки и свежезабитого дикого кабана. Это был не просто кабан, а Большой Джон, самый величественный кабан в лесу, на которого много лет охотились все стрелки́ в округе, а сквайр наконец завалил. Менестрель воспевал благородство хозяина и бранил разбойников, промышлявших в Зеленом лесу в прошлые столетия. Слуги сквайра танцевали с женщиной, но, насколько мог судить мужчина, вольностей себе не позволяли. Кот ел, как король, а потом разлегся на большом животе одного из свалившихся под стол гостей, бедолаги Эдгара, самого толстого из слуг сквайра. Пахло от Эдгара не очень приятно, однако кота это не отпугнуло, ведь он избегал лишь терпких ароматов, к тому же туника у Эдгара была необыкновенно мягкая. В разгар празднества кот весело гонял по хижине чью-то оторванную пуговицу. Увидев его за игрой, женщина разозлилась: когда-то она потратила не один час, сшивая из лоскутков мышь, которую кот равнодушно обнюхал и бросил.
Пирушка вышла на славу. Но на утро, отчасти из-за похмелья, мужчина и женщина не находили себе места. Как легко они отказались от дома, который строили с такой любовью, в обмен на презренный металл! Не дожидаясь, пока сквайр и его слуги проснутся, мужчина и женщина собрали немудреные пожитки и ушли в прохладное весеннее утро. Немного поодаль за ними шел кот. «Какой красивый, какой хороший у нас кот, – думали мужчина и женщина, – самый лучший кот на свете». А кот, уж если начистоту, не хотел никуда уходить. Его манили ароматы недоеденного мяса и воспоминания о мягкой тунике Эдгара. Однако, поразмыслив, кот заключил, что новые кормильцы станут бывать в хижине нечасто, а мужчина и женщина все же хозяева сносные. Особенно если вспомнить, как много на свете мерзавцев, ненавидящих кошек.
Со временем мужчина и женщина поселились в новом доме, где и вырастили детей. Денег, полученных за хижину, хватило ненадолго; к счастью, нашлись другие способы сводить концы с концами. Жили они не то чтобы долго и счастливо, потому что на самом деле так не бывает. Скорее, жизнь их была щедро сдобрена мгновениями истинной радости, которые яркими звездами сияли среди серых будней и тревог. И разумеется, у них был кот, а с котом легче и в горе, и в радости.
Что неудивительно, кот прожил множество жизней и повидал столько всего, что вам и не снилось.
Ранней осенью 2013 года, сидя на полу в гостиной у себя дома в Норфолке, я разговаривал по телефону с мамой, которая звонила из Ноттингемшира. Вся комната была заставлена картонными коробками, на одной из которых развалился мой большой пушистый кот Ральф.
– Думаешь, у тебя получится? – спрашивала мама.
– Конечно, – отвечал я. – Вещей немного, мы сэкономим кучу денег.
– И что, ты все перетащишь один?
– Нет, не один. Пэт Семидесятник поможет. Он крепкий парень, работал когда-то грузчиком.
– Раааауууууааальффф!
– И вы возьмете один фургон? Сколько туда влезет? Двое грузчиков – маловато, даже если твой Пэт сильный парень. Вещей наверняка больше, чем ты представляешь. Ох, намучаетесь вы.
– Раааауууууааальффф!
– Что ты сказал?
– Ничего. Это не я, это Ральф голосит.
– А, понятно.
– Рааааууууууаааальффф! Рааауууууаааааальффф!
– Как он там?
– Нормально. Волнуется что-то. Принес сегодня улитку на спине.
– Опять? Это которая за месяц?
– Двенадцатая, наверное. В смысле, я видел двенадцать. Может, были и другие.
– Раааауууууууааальффффф!
Ральф частенько вмешивался в мои телефонные разговоры, особенно при обсуждении не самых приятных тем, как сейчас. Его вклад в беседу, как правило, ограничивался мяуканьем на все лады собственного имени. Когда кот считал, что обсуждение затянулось, он усаживался прямо на телефонный аппарат. Ральф всегда выражал свое мнение громко и безапелляционно, а в последнее время стал еще беспокойнее, по мере того как коробки все множились, а парочка его любимых столбиков-когтедралок, которые в старые добрые времена у меня хватало дерзости называть «стульями», перекочевала в благотворительный магазин.
Ральф щеголял бакенбардами, придававшими ему вид рок-звезды 1970-х годов, и, несмотря на зрелый возраст и популярность у моллюсков, сохранял озорство характера. В человечьем обличье он, вероятно, носил бы бархатный пиджак и шелковый шейный платок. Ральфа ошибочно принимали за норвежского лесного или кота другой столь же благородной породы длинношерстных из непостижимого и взыскательного мира кошачьей генеалогии. На самом деле он был потомком дворовой полосатой кошки из Ромфорда и хулиганистого черного кота, о котором хозяева говорили: «не пропускает ни одной мурки». С некоторой натяжкой Ральфа можно было назвать Тетфордским лесным котом. Так или иначе, это был самый красивый из моих котов, прекрасно осведомленный о своей привлекательности. Подобно настоящим рок-звездам, он славился вспышками раздражения: бродил по дому, карабкался на столы и шкафы, сбрасывал на пол вазы и цветочные горшки, ни на минуту не прекращая себя громогласно расхваливать.
Читать дальше