Тарас Шира - Хоупфул

Родители полагали (и надо отдать должное, вполне справедливо), что телефон во внутреннем кармане рахманиновской куртки проживет яркую, но недолгую жизнь. «Через день его хулиганам отдашь», – отрезала мама, когда Рахманинов заикнулся о телефоне. Глагол мамой подобран был как нельзя более точный – она не говорила: «У тебя его отберут», потому что «отобрать» подразумевает хоть какое-то сопротивление.

Узнающая уже их продавщица, вечно жующая жвачку неформалка с беспросветно-черными волосами и пирсингом в носу, вызывающе на них смотрела – двое доходяг с квадратными портфелями и сменкой в тряпичных мешках могли доконать кого угодно только одним своим присутствием. На всякий случай она старалась сразу спрятаться за наушниками от случайных вопросов в духе «Сколько мегапикселей камера?» и «Сколько мегабайт памяти?».

– А вообще, так нельзя делать, как она делает, – бурчал Рахманинов на выходе из подземного перехода. – Клиент всегда прав.

Пошатавшись еще минут 40, два недовольных «клиента» покупали тархун и шли домой.

prohibition [prəʊɪbɪʃn] – сущ. запрет, запрещение

injustice [ɪnʤʌstɪs] – сущ. несправедливость, беззаконие

helplessness [helpləsnəs] – сущ. беспомощность, беззащитность

Шли обычно к Рахманинову. Его дом был почти на самом вокзале – сидя на кухне, вся его семья отчетливо слышала, какой поезд и с какой платформы сейчас отправляется.

Их полуторка пахла так же, как пахнут все остальные полуторки в этом районе: немного водки, немного дешевых сигарет, плесени и шпрот.

В дверях их встречал изрядно помятый глава семейства – одет он был в растянутую до колен майку, заменяющую ему штаны.

«Здорово, молодежь», – басил он и шаркающей походкой удалялся в комнату. Лысоватый и с короткими усами, он был похож на изрядно запустившегося Лукашенко. Правда, разговаривал не так смешно.

Из развлечений у Рахманинова были только телевизор «Филлипс» и музыкальный центр в зале. И если уснет отец – змейка на его черно-белой нокии.

Там же стоял мутный аквариум, в котором каким-то чудом еще теплилась жизнь в виде двух дешевых декоративных рыбок. Музыкальный центр служил продолжением стола, вмещая не поместившуюся на нем пепельницу и поднос со шкурками от колбасы, из-под которого он отзывался хриплым голосом Аллегровой.

Отец, обнажив волосатый живот, шумно зевал на диване у стенки.

Не зная, к чему подступиться, Женя обычно садился на пол и листал «Игроманию». Компьютера у Рахманинова не было, поэтому им приходилось листать страницы и фантазировать. Под аккомпанемент из отцовских зевков и чиханий.

В дверном проеме висел турник, судя по всему, по прямому назначению он не использовался – он был усеян вешалками со школьной одеждой Рахманинова.

Весь ковер у телевизора всегда был в крошках от чипсов – последний раз в белой пудре от рахат-лукума и косточках от фиников, когда сестра прислала Рахманинову привезенные из Турции сладости. Женя жевал подсохшую пахлаву и рассматривал магниты. Судя по ним, Турция была чем-то вроде филиала рая на земле. На одном из магнитов улыбались две нарисованные негритянки. Художник, ведомый своими представлениями о привлекательности, сильно размахнулся и приделал к осиной талии огромные бедра. Не забыл и про лифчики из половинок кокоса. Обнимались негритянки, как и полается, на фоне заката.

Одним из немногих поводов для гордости были рахманиновские три коробки из-под обуви, в которых он хранил кассеты. За исключением пары мультиков, в основном это были отцовские боевики. Рахманинов, педант до мозга костей, держал их в пленке, как какую-то реликвию или артефакт. Он даже не давал лопнуть пузырьки с этой пленки. Считал, что после этого она утратит свои амортизирующие свойства.

Жажда исследования подтолкнула включить загадочные «От заката до рассвета» вместо «Незнайки на Луне». Не прогадали. Сальма Хайек, наверное, даже не догадывается, но она была виновницей всех ранних детских эрекций на постсоветском пространстве. С питоном на шее она прошлась по барной стойке, а следом – по воспаленным детским умам. Лучше всех из присутствующих держался Джордж Клуни и вышеназванный питон. Николай Носов, к сожалению, ничего такого предложить не мог.

Следующим по списку был «Голый пистолет» с Лесли Нильсеном. Абсурдность и вседозволенность американской комедии поражала – седовласый дед, годившийся в мужья их с Рахманиновым бабушкам, самозабвенно кривлялся и вытворял на экране такое, за что этими же бабушками был бы навечно осужден, зато получил бы безграничную любовь всей начальной школы в лице Жени и Рахманинова. Женя громко смеялся даже над шутками, которых не понимал. Смеялся с запасом – он прекрасно знал, что дома на комедии на грани фола будет наложен мораторий.