Сергей Прокопьев - От Гудзона до Иртыша крыша едет не спеша

Начался праздник общим сбором курса в актовом зале. Девчонки-заводилы выдали каждому герою торжества по рыбацкому колокольчику. Само собой, не с удочкой на берегу сидеть. И сувенир, и музыкальный инструмент праздника. С высоким голосом колокольчики тут же были опробованы – волна серебристого звона пошла по залу. Главный атрибут праздника – настоящий колокол – стоял на сцене. Свидетель многих последних звонков, он передавался по эстафете от выпуска к выпуску и голосисто служил каистам в заветный институтский день, оглашал Казань радостным звоном, возвещая об окончании студенческой жизни.

На трибуну вышел Юрий Васильевич Кожевников, декан, заведующий кафедрой прикладной математики, доктор наук, профессор. Невысокий плечистый, всегда серьёзный, погружённый в себя он вдруг заговорил возвышенным слогом:

– Студенчество – как белоснежное облако, сказочно проплывёт по жизни в солнечной выси и растворится за горизонтом… Лучшие стихи Александр Сергеевич Пушкин посвятил 19 октября, дню царско-сельского лицея, годам сердечной дружбы, любви, весеннему разливу эмоций…

В высоченные окна актового зала вламывалось солнце, утро было в разгаре. Парни, девушки заняли все первые ряды, человек сто двадцать каистов-именинников сидели с колокольчиками в руках, которые пребывали в нетерпении, просились в дело. Наконец на сцену вбежали два парня, продели круглый шест в ухо колокола, подняли его, водрузили концы шеста себе на плечи… Славно послужил когда-то колокол речному флоту, оглашая сигнальной музыкой просторы Волги-матушки, а теперь приватизированный студентами с гордостью носил звание главного колокола институтской жизни.

Рука звонаря на секунду замерла в театральной паузе, а потом дёрнула за верёвку, язык ударил о купол, раздался первый звук последнего звонка, а за ним грянуло многоголосое энергичное:

– Ура!!!

И зачастили, захлёбываясь от нетерпения, колокольчики, разом вознесённые над головами каистов.

Именинники высыпали на центральную площадь города. Звалась она редким по тем временам именем – площадь Свободы. Но времена были серьёзные: не шалтай-балтай-либералиссимус – никаких демонстраций, шествий, митингов. Подобные мероприятия проводились всего три раза в году – 1 Мая, 9 Мая и 7 ноября. И вдруг в будний день идёт несанкционированная толпа без флагов и портретов, зато радость через край… Надо сказать, не останавливала студентов милиция, не требовала прекратить безобразие, относились с пониманием – у студентов великий праздник. Кстати, никакой милиции и не было поблизости. У оперного театра стояла группа экскурсантов-иностранцев, похоже, западных немцев, им наговорили с три короба в родной ФРГ, дескать, в Советском Союзе строем все ходят, и вдруг из ряда вон выходящее явление социалистической действительности средь бела дня в городе, в котором имелись районы, куда им въезд категорически был запрещён.

День выдался высоким и безбрежным, он блистал солнцем, выгнутым небом, сочной листвой. Май передавал лету золотые, синие и зелёные краски, сверкающие молодостью. Под звон колокола, который торжественно несли в авангарде шествия, каисты двигались от одного здания института к другому. Корпуса исторически официально звались «домами», висели соответствующие таблички: «Первый дом КАИ», «Второй дом КАИ»,… «Пятый дом КАИ». На русском и татарском языках. Маршрут был проложен не в возрастающем порядке номеров. Ближайший от «Первого дома» (главного, в нём кабинет ректора) был «Пятый», оба на улице Карла Маркса. Начали с «Пятого» (главного для их факультета), затем направились в «Первый», громко прошлись по коридорам (у ректора не стали отмечаться, пусть спокойно работает) и взяли курс в направлении «Третьего». По пути был «Четвёртый», но он не представлял интереса – не учебный корпус в полном смысле этого слова – в здании бывшей кирхи находилась институтская аэродинамическая труба. Закончили обход «Вторым домом», доставшимся институту от художественного училища, о чём говорила огромная статуя Геракла, возлёгшего во весь огромный, метра четыре, рост на невысоком постаменте в просторном вестибюле. Почесать пятку античному герою считалось хорошей приметой. По состоянию пятки читалось, каистам суеверие было не чуждо – чесали её студенты без устали.

Ввалившись в очередной «дом», именинники не жалели глоток, кричали победные возгласы. Как же – первая и последняя возможность нарушить сумасшедшим «УРА!» тишину храма науки на законных основаниях, огласить стены, среди коих пять лет поджилки тряслись на экзаменах. А тут открывай ногой дверь в любую аудиторию, пусть там хоть сам ректор читает лекцию, и ори фирменный институтский лозунг: «КАИ – пуп Земли!» Кроме восторженных аплодисментов, другой реакции быть не могло. С завистью смотрели те (студенты), кому ещё предстояло не один год учиться до сумасшедшей свободы, с завистью смотрели и те (преподаватели), кому уже никогда не испытать её.