Андрей Кутерницкий - Сны над бездной

«Но мне больно! – отвечал мальчик. – Я не смогу оттолкнуться, чтобы взлететь».

– Ты ее любишь? – спросил старик.

– Да, – ответил мальчик.

– За что?

– Она – красивая, – сознался мальчик смущенно.

И сейчас же радость осветила его сердце – старик угадал его мысли об Изабель!

Ощущение одинокости разом пропало. Ему захотелось поговорить со стариком.

– Знаешь, Фома! – порывисто начал он. – Конечно, того, что будет, не увидит никто. Но если бы залезть в самый прочный скафандр? И иметь запас воздуха и еды на целый год!..

– Ты хотел бы стать последним? – спросил старик.

Мальчик задумался.

– Я не знаю, – ответил он и смело добавил: – Да.

– А не испугаешься? Ни единой живой души!

Мальчик пожал плечами. Ему вдруг стало стыдно. Но из-за чего стыдно, он не понял.

Далеко за их спинами возник из безмолвия рокот мощных моторов. Сидящие на воде чайки шумно взлетели и унеслись в горячее марево солнца.

Обернувшись, мальчик увидел, как два зеленых приземистых танка, разрисованных камуфляжными пятнами, остановились в отдалении, параллельно устремив стволы орудий в сторону залива.

«Загорать приехали, – подумал мальчик. – Опять рыжий нагишом будет».

– Что означает это число? – спросил старик, искоса глянув на табло калькулятора.

– Столько раз еще ударит мое сердце. Но теперь уже меньше, – ответил мальчик.

– Это неверно, – произнес старик мрачно.

И отвернулся.

– По ТВ все время говорят, что перед вечностью нет разницы – сто лет прожить или один год, – сказал мальчик, покачивая в руке гладкую пластину калькулятора и посылая ею на мраморного атлета солнечный зайчик. – Говорить легко. Ты прожил семьдесят лет, а я – четырнадцать. Это… – он быстро набрал числа на калькуляторе. – Пять моих жизней.

– Ну и что? – сухо сказал старик. – Только одну твою первую я и был счастлив.

Не поворачивая к внуку лица, он громко спросил:

– Значит, можно любить человека только за то, что он красив?

Мальчик таинственно улыбнулся и кивнул.

– Даже когда она пьяная? – быстро спросил старик, боковым зрением увидев его кивок.

Мысли мальчика спутались…

«Фома не об Изабель, о моей маме спрашивал!» – понял он.

Не зная, что ответить, он сказал тихо:

– Она потом плачет.

Более старик не задавал ему вопросов.

Вдруг вспомнилось мальчику одно радостное обстоятельство, которое еще совсем недавно занимало его мысли. Не доверяя счастью, он все подходил к дверному косяку, прижимался к нему пятками ног, спиной и затылком и сверху накладывал на голову распрямленную ладонь, а потом, не отрывая ладонь от косяка, поворачивался к нему лицом и проверял: действительно ли он вырос за последние два месяца на четыре сантиметра?

«Я и сейчас расту», – подумал мальчик.

Он набрал на калькуляторе число 4, разделил его на 60…

Перед самыми его глазами появилась белая от ожогов кисть Фомы.

Старик взял калькулятор из рук мальчика и швырнул пластину в залив.

Бросок был очень сильный. Блеснув в огне воздуха, пластина беззвучно исчезла в студенистой тине.

– Не умирай при жизни! – гневно крикнул старик, поднялся со ступеней и пошел прочь.

Мальчик растерянно посмотрел туда, где скрылась пластина, потом на пустой и теперь совершенно бесполезный чехольчик и, оглядываясь на залив, поспешил следом.

Танкисты загорали на газоне, подстелив под себя суконные казарменные одеяла. Один – коричнево-черный мускулистый негр в красных плавочках и соломенной шляпе, сдвинутой на затылок, лежал на животе, уткнувшись лицом в сложенные руки. Другой – рыхлый, с широкой, поросшей рыжими волосами грудной клеткой и толстыми ножищами – распластался совершенно голый на спине, нарочно напоказ вывалив на белые ляжки темную, чудовищных размеров мошну. Его глаза были закрыты узкими черными очками, и небритое лицо блаженно улыбалось. Экипаж соседней машины с гиканьем и матом резался в карты.

От танков веяло соляркой, гарью и порохом. Но всего острее был удушливый запах металла. Он отягощал воздух, заглушая собою нежный дух травы.

«Хорошо, что я заметил место, где упал калькулятор, – подумал мальчик. – Там торчит руль от велосипеда. Надо успеть найти его до начала прилива».

Снова зашагали они вдоль пустого русла реки, но уже по другому ее берегу, мимо громоздких серых небоскребов.

Небоскребы возвышались над землей на многочисленных железобетонных ногах-опорах – очевидно, архитектор хотел такой конструкцией придать сооружениям легкость, но произошло обратное: именно эти тонкие, несоизмеримые с объемами зданий опоры концентрировали в себе всю их тяжесть, а походящие на амбразуры окна с прочными металлическими рамами придавали домам тюремный вид.