Юлия Лим - Список

– Да-да, проходите. – Медсестру зовут Екатерина Ивановна.

Полноватая женщина с миловидным лицом и большими добрыми глазами.

– Извините, у вас нет сменных штанов? – говорю я. Мне стыдно просить, но что делать? Лучше попытаться исправить ситуацию, чем выслушивать, как над тобой хихикает вся школа. – У меня на стуле была гуашь.

Екатерина Ивановна поворачивается ко мне. Я показываю ей свои джинсы и краснею от стыда. Она посмеивается, покачиваясь на скрипучем деревянном стуле.

– Давненько у нас такого не было. Обычно младшеклашки так своих разыгрывают: или мелом стул измажут, или краску прольют, – говорит она. – Тебе повезло, у меня есть запасные штаны. Но они, мягко говоря, выглядят не очень.

Она достает из шкафа потрепанные старые спортивки с вытянутыми коленками и потертой тканью на заднице.

– Все равно возьмешь? – спрашивает медсестра.

– А куда деваться, – вздыхаю я, – лучше уж ходить в старье, чем прослыть «той самой девчонкой с протечкой» на всю школу.

– Верно говоришь. – Екатерина Ивановна хлопает пухлой ладонью по кушетке. – Садись, переодевайся. Я пока шторку прикрою.

Я благодарю ее и снимаю джинсы. Черт, я ведь так хотела покрутиться в них перед Тарасом…

– Я вам их завтра верну, – обещаю я, – вдруг еще кому-то понадобятся.

– Хорошо, детка. – Екатерина Ивановна смотрит на меня темными глазами. В них читаются грусть и доброта.

Она развелась несколько месяцев назад. На безымянном пальце до сих пор виден след от кольца. Ходят слухи, что Екатерина Ивановна не может иметь детей, поэтому устроилась в школу, чтобы помогать чужим. Поразительное благородство. Наверное, ей все время больно от мысли, что своей семьи у нее не будет.

– Ну, я пойду. Еще раз спасибо. – Я сжимаю в руке сложенные джинсы. – Вы меня очень выручили.

– Не за что. Если что-нибудь понадобится, приходи. Я всегда тут, – Екатерина Ивановна поворачивается ко мне боком и что-то пишет. У нее мелкий и аккуратный почерк.

Я тихонечко выхожу в коридор. Джинсы мне уже не спасти, но какое-никакое утешение я получила.

Тарас присылает сообщение:

« Сегодня буду поздно ».

Я хмурюсь, стискивая смартфон. Какой-то дурацкий сегодня день…

Я бреду домой. Через дорогу идет шумная компания одноклассников. От них по всей улице разносятся возгласы и смешки, мальчишки дурачатся, что-то бурно обсуждая. Я приглядываюсь и замечаю Михаила. Он выдыхает облако белого пара. Наверняка пахнет вишней, он ее обожает.

Михаил замечает меня, и я поспешно отворачиваюсь. После того случая на вечеринке мы больше не разговариваем. У меня есть Тарас, а у него – Машка. Она девчонка неглупая, но ужасно банальная: собирает светлые волосы в пучок, носит естественный макияж и не забывает подклеивать длиннющие ресницы.

Серый четырехэтажный дом с запущенным палисадником неприветливо встречает меня. Двор освещают всего три фонаря: первый всегда горит; второй, на пути от ворот до моего подъезда, мигает из-за скачков напряжения; в третьем однажды выбили лампу, а новую никто так и не вкрутил. Зимой, когда рано темнеет, становится особенно жутко. В фильмах в таких местах маньяки нападают на своих жертв.

Раньше я вставляла наушники, и панические мысли перебивали любимые песни. Потом, прочитав несколько статей о подростках, которые слушали музыку и их сбил автомобиль или поезд, я перестала заглушать окружающий мир. Жизнь ведь всего одна.

Поднимаюсь по лестнице. Смартфон в кармане вибрирует. « Пенсионное зачисление в размере 14 732 рубля ». На квартплату уходит две тысячи, еще две я трачу на еду. Десять «съедают» одежда, лекарства и учебники. Семьсот тридцать два рубля откладываю, когда есть возможность. Я позволила себе купить джинсы, не устояв перед соблазном, а теперь вряд ли смогу отстирать их без химчистки.

Когда я захожу в квартиру и закрываю за собой дверь, раздаются шаркающие шаги. Дряхлая рука отодвигает шторку-перегородку, скрывающую спальню от посторонних глаз. К нам мало кто приходит: соседки, соцслужбы и иногда случайные люди. Последним мы с бабушкой не открываем.

– Ты кто такая?.. – Баба Снежа обеспокоенно смотрит на меня.

В ее светло-зеленых глазах, таких же, как у меня, мерцает тревога. Она смотрит на незнакомку. Я потираю предплечье, скрывая озноб.

В детстве я звала бабушку мамой – не могла смириться с тем, что у всех в садике есть мамы, а у меня нет. Бабушка не ругала меня, иногда даже подыгрывала.