Array Сборник - Сборник лауреатов премии Владимира Набокова. Том 3

сотен тысяч ветров, что листву
окрыляют в предсмертную пору,
когда буйный Борей поутру
провожает со свистом Аврору [7] Аврора – древнеримская богиня зари. .

Красный зонт – алый парус надежд —
на мосту, исчезающем в складках
наресниченных липами вежд,
потемневших в осенних осадках,

словно губы, зовущие страсть
и горящие от поцелуя.
Как же мог он в началеупасть
или брошенным быть? Не пойму я.

И остались тобой не замечены
искромётные страсти метели.
Погасили сегодня свечи мы
на краю нераскрытой постели.

Не испили хмельное желание
настоявшейся сладостной браги.
И ложатся стихи в оправдание
на листки белоснежной бумаги.

И ложатся цветы друг на дружку,
словно скошенные печалью.
Ты никак не забудешь подружку,
перетёртую дальнею далью…

И фантом угрызения совести,
как свидетель, былые ошибки
теребит в окончании повести
на портрете усталой улыбки.

Когда я тебя разлюблю,
мне больно уже не будет.
Крест чёрный по календарю
оплавится скупостью буден.

И буду вручную закат
сама опускать над постелью,
ложиться в свой маленький ад
на стылую простынь метелью.

Остыну… Звенящую стынь
уже не почувствую кожей.
Моя однобокая тень
застынет в проёме прихожей.

Заснежит зальделую дверь
и холод восславит искристый…
Нет боли утрат и потерь,
в чьём сердце – осколок льдистый.

У небесной любви – земные черты:
это руки твои, это нежность и голос
под прикрытием слов, где слышны Я и Ты, —
чистоты расцветающий лотос.

Обними, защити обнажение чувств,
непорочность зачатья движенья друг к другу.
На роль Девы Марии я не гожусь —
превращусь в боевую подругу.

Превращусь в жизнестойкий алмаз бытия.
Удержусь и тебя удержу на обрыве.
В этой жизни важнее всего Ты и Я
на взлетающем к солнцу порыве.

И неважно, что крылья былым сожжены:
ещё мысли живут и сплетаются в слоге.
Мы оставим любви неземные следы
на заснеженном в прошлом пороге.

Было ли? Может, и не было вовсе…
Я растоптала себя пред тобой.
Вырваны волосы, сломаны кости,
былью предстала, больной наготой.

Глупая баба… Придуманный образ
был возведён божеством в образа.
Дробь барабанную слушая сто раз,
сквозь строй шпицрутенов шла, а не за…

Не закоулками, а буераками,
дебрями, лядами… Лягу в байрак
я чернозёмом… Поникшими кручами
будешь меня отпевать, как батрак

вечной своей пристяжной несвободы.
По́лноте, где моя чёрная шаль?
Тем, кто не рядом, сонеты и оды
будут писать, продавая печаль.

И, спохватившись, когда уже поздно,
силою слова на плахе казнить,
падать у двери, у ног и позвёздно
соединять в Ариаднину нить…

Всё ещё грезится солнечным лучиком
образ, ушедший за Ирий давно,
как я с любимым, почти ещё мальчиком,
рядом сидела, обнявшись, в кино.

Ты заполнил меня до краёв,
праведник мой – Иов.
Тебе я послана Богом
и стану твоим отрогом,
твоим исцеляющим эхом,
души бриллиантовым смехом;
силой любви моей
тебя заслоню от теней
ведьм, упырей, вурдалаков
и падшего ангела страхов…

Тут – наш альков, не быть хуле,
ты – мой любимый.
Я обниму тебя во мгле
судьбы голимой.
Я отпою, я отогрею
своей болью,
что стала вечностью во мне,
моей юдолью.
И жизни минусы твои
во мне померкнут.
Ты станешь светом на земле,
мой вечный рекрут.
Мы освятимся под луной,
под небесами,
взойдя единою звездой
любви творцами…

Какое красивое слово – «февраль»!
Звуков округлость – как чувства вуаль.
И жаль! Ох как жаль, что февраль
забрал… Подарил… Вновь забрал…
Ах как жаль!

Он – словно сверкающий блеском хрусталь,
цветущий миндаль и зеркал вертикаль,
стоический рыцарь зимы – Парсифаль —
и жизни моей мой Священный Грааль.