листок – как бабочка-душа
моя, цветением дыша, —
от баугинии слетает.
Его ловлю. И понимаю,
что я живу.
В левом окне – орех,
В правом окне – рябина…
Я полюбила на грех
Отпрысков Божьего сына.
Горечь рябины – яд
Вдовьей остывшей спальни,
Сполохи красных Плеяд —
Словно костёр погребальный…
На грех полюбила я
Бурю песков суховея
Там, где сухая земля
Стала святой для еврея.
Там, где цветущий миндаль,
Там, где скупою слезою
Соткана дней пектораль,
Вновь повстречалась с судьбою.
…а я ревновать тебя буду
и мысленно следом повсюду
искать.
Под солнечное сплетенье
забьюсь, твоему вдохновенью
под стать.
Забьюсь, и дышать без меня
не сможешь и дня…
В пик ночи
забудешь про сон… и свет…
В тебе я – каждый просвет.
Как точен
выстрел из-за спины,
взглядом из глубины
жажды!
Блуждала путём совы,
и вдруг – поворот головы
однажды!
Отпусти мою душу на волю,
ненасытная страсть,
не готовь ей заклятую долю,
демонстрируя власть.
Я войны не хочу между телом
и душой нараспять,
проклинать на беспутстве горелом
свою царскую стать,
примириться и мериться силой
с любозлобной молвой.
Дай остаться мне трезвой и милой…
И самою собой.
В стихах зародилась любовь,
как атомный взрыв,
как вулкан в океане.
Стихами ожившая кровь
плескала навзрыд
истеричкой… В обмане,
в бреду психоделики слов,
напалме страстей,
изуверстве страданий
манила любовь-Крысолов
заблудших гостей
на жаровню свиданий.
И этот последний пожар,
как звёзд снегопад,
как цветок полнолунья,
Валентина Бендерская
тебе – мой нечаянный дар.
Сердечный распад
сердобольная «лгунья»
тебе лишь отдаст – не таясь,
без страха, стыда
или слов сожаленья,
впадая в интимную связь,
замкнув провода
от стихов наважденья.
И выйдет на девственный свет,
как мученик зла
из темниц подземелья,
любви отцветающих лет
печальная мгла —
и не будет похмелья.
И отчего б не щебетать
мне сладкогласым соловьём,
не грызть в тепле головку сыра?
Везде готов мне стол и дом,
железный конь, у ног – полмира…
И отчего б мне не порхать
по жизни стервой-стрекозой,
не пить нектар златого дара,
не принимать ночной порой
порыв сжигающего жара?
И отчего неймётся мне?
Истерзаны в клочки тетради.
Мозги сушу, как сушки в печке.
Ответь мне, небо, Христа ради,
хотя бы блеяньем овечки…
Белы снеги́ в тихой неге
на полях и на лугах.
Стеблей пегие побеги
разлинованы в углах
изразцовых льдин озёрных.
Бело-чёрное панно
утопает в красках чёрных —
ночь зашторила окно.
Лессировками морозом
слой за слоем по стеклу —
стекленеют под наркозом
гривы трав… Венцом во мглу
тычет церковь, крепость пала
от нашествий серых туч…
Я бы пред тобой упала,
если б не был ты колюч…
Одинокая тихая лодочка
проплывает в тумане речном.
Завывает сонливая дудочка
крутояра зазывным послом;
с перекличкой варгана [6] Варган – основной музыкальный инструмент шамана.
гнусавого
из тунгусских шаманских болот
отправляет посланника шалого
в землю ту, где порхает удод.
В той земле, где святою и грешною
представала отпетая даль,
след, оставленный в ней конькобежкою,
засыпали песок и миндаль…
Уже стылую душу отшельника,
отгулявшего жаркие дни,
не бередят сибирского ельника
обгорелые времени пни…
Но озябшие гари и пустоши
да червонные дни и часы
проступают в прорехи из ветоши
одиночества липкой попсы.
Как же выбраться из одиночества?
Засиделись мы в нём невзначай…
Так давай не грусти – для сотворчества
заходи по-соседски на чай.
Красный зонт у начала моста,
кем-то брошенный или забытый.
Он, как сердце, открытый для ста
сотен тысяч потоков умытых,
Читать дальше