Array Сборник - Сборник лауреатов премии Владимира Набокова. Том 3

И мне устоять на палубе
не моего корабля
так надобно, ох как надобно!
Ведь это стихия моя.
Стихия моя стихийная,
живые слова и стихи!
Зачем же песни литийные [1] Заупокойная лития – особый род литии, установленный для моления об умершем.
под утро кричат петухи?..

Как наркоман, подсевший на иглу,
подсела на поэзию и гласно
играю в эту смелую игру,
хотя она не менее опасна.

Затягивает в омут языка,
берёт в полон, как чары Бонапарта.
От ломки – то ли бунт, то ли тоска
пугает, как кармическая карта.

Тропой Морфея ходит по ночам
по закоулкам сна и сновидений
и раздирает, во весь глас крича,
утробу мозга нерождённый гений,

не ведающий, что отныне строфы,
стократным эхом в небе отзываясь,
вернутся наземь, где стоят голгофы,
куда крест будет несть не озираясь.

Стихи мои поют без нот,
по слуху, наугад, на ощупь…
Из сердца жизнь их достаёт
и устилает – словно роща
листвой в осенний солнцепад
уставшую от родов землю —
мою судьбу… Локрийский лад [2] Локрийский лад – особый музыкальный лад, в основе которого лежит уменьшённое трезвучие. Характер музыки в локрийском ладу более драматичный, трагедийный, даже демонический…
щемит в словах… Их звукам внемлю…

А может, им дано поднять
такие атомные взрывы,
что дух безверья двинет вспять,
вскрывая Вечности нарывы?!
А может, им дано мести
конюшни авгиевы – души,
чистилищем стать для земли,
вбирая глупость вездесущих?..

И среди тысяч грешных тел
на ощупь, наугад, по слуху —
пока мой стих не омертвел —
я прислоняюсь к жизни ухом,
глазами, сердцем, жилой, нервом…
Лишь в запредельной вышине
в моём свиданье с Богом первом
отдамся Вечной тишине.

Люблю тебя, мой Тель-Авив!
Гулять по улочкам пустым,
Когда в душе любви прилив,
И перезревших чувств отлив,
И шторм в подкожной бухте…

Люблю ночной твой мягкий бриз,
Прохладу в дом несущий,
Плеск тихий волн и кипарис,
Уснувший в лоне лунных риз,
Закутанный, как в юхте.

Люблю прибой, толкущий брег,
В лицо – плевки солёных волн —
Скитальцев моря, как абрек,
Неустрашимых, их набег
На пирс, разлёт на кнехте…
Валентина Бендерская

Мой Тель-Авив, уже родной!
Трепещет сердце в платье,
Когда лечу к cебе – домой,
В шум окунаюсь с головой —
Он день и ночь на вахте!

К морю шагаю по линии Буграшов.
Пятидесятый размер —
Шорты на мне, наизнанку шов
Майки в полоску… Сер,

Вида невнятного и неопрятного —
Брусчатый гобелен…
Да неприглядна для глаза залётного
Старость потёртых стен.

А я шагаю свободно, и дорог мне
В меру горбатый наст,
Ставни из прошлого, прошлая жизнь в окне —
Невозвратимый пласт…

Тянутся к небу, собою любуются,
Чтя городской кряж,
Новые башни, держа фасон улицы,
Носом уткнувшейся в пляж.

Видные домики – чистые, гладкие,
Только совсем другой
Стиль оголяется: нищий загадками
И, к сожаленью, немой…

В земле природы обветшалой,
Покрытой пылию веков,
В расщелине годины шалой
С прозреньем веры запоздалой
Утихли натиски врагов.

Солёно-горькая водица,
Разлом заполнив до краёв,
Туркизом призрачным искрится,
Манит, но ею не напиться,
Не напоить земли покров.

В сей чаше ветры одичали,
Здесь ненасытная беда
Со злом трагедию зачали,
Здесь слёзы высохшей печали
Окаменели навсегда.

Этот плеск политонный,
Этот гул моногамный [3] Моногамный – единобрачный.
Архаичного лада
Несмолкающих волн
Исполняет бессменный
В темноте инфернальной,
Как и в звёздном каскаде,
Дирижёр Орион.

Я к Нерею пришла
За его вдохновеньем.
На до блеска натёртый
Песчаный паркет
Солнце ночи – Луна —
Разливалась свеченьем,
Наблюдая за мной
В одноглазый лорнет.

Я – единая, кто
В вечер праздника Песах
Не читала молитв.
На концерте стихий
В полулетнем пальто,
Как участница в пьесах
Первожёнки Лилит,
Примеряла палий.