Владимир Мавродиев - Встретимся завтра

У домика он нагнулся к сумке, потом протянул руку к навесному замку и вздрогнул: тот, закрытый, висел на одном ушке…

Дверь открылась мягко, он спокойно вошёл и сразу отлегло от сердца: шкаф с посудой, газовая печка, баллон, старый низенький холодильник – всё стояло на своих местах нетронутым. «Это ж Мироныч открывал, он же говорил по телефону вчера. В одно ушко вдел замок, закрыл на время, да так и уехал, склерозник…» – успокоился он.

Затем толкнул дверь в первую, большую, комнату, сразу почувствовав устоявшийся кисловато-кадушечный запах. Съезжая в конце октября, они плотно закрыли окна зелёными шторами, и теперь куб комнаты казался огромным аквариумом с несвежей, зацветшей водой. Алюминиевая лестница белела на сетках двух спаренных кроватей, как скелет гигантской птицы… «Склеп какой-то…» – поморщился он. Бесполезно щелкнув выключателем, он хотел шагнуть к ближнему окну, чтоб отдёрнуть занавесь, и замер от неожиданности. У стены в старом кресле кто-то сидел.

…Лет сорок назад, в начале шестидесятых, водстроевский трест, где его отец тогда трудился прорабом, проводил в этих местах большие работы. «Зарю» в те времена из небольшого животноводческого колхозика, организованного здесь ещё до войны, превращали в крупное овощеводческое хозяйство, ровняли земли под плантации, рыли каналы, строили дамбы. Но главное – срочно, в одно, считай, лето, возвели многокилометровый вал, который отгораживал новые построенные угодья, а заодно и многие другие земли и поселения, от вешней волжской большой воды, упорядочивал баламутный паводок. Строили с размахом, хватило средств, чтобы уложить поверх вала асфальтовую дорогу, а в двух местах, указанных гидрологами, появились небольшие мосты.

Другой трест тянул от села к селу электричество, меняя столбы и угущая провода, по пути построив в трёх совхозных отделениях тепличные городки, ибо рассады помидоров, капусты, перца и прочих баклажанов требовалась для десятков огромных плантаций просто уйма. А третья немаленькая организация занималась на совхозных землях, и особенно в новом заказнике, названном Лещёвским, лесопосадками, или, по-городскому говоря, зелёными насаждениями. Каждый год в комариных июне-июле и особенно в тихом сентябре он ходил в Лещёвку за грибами и видел эти возросшие за сорок лет массивы и полосы – дубовые, тополевые, ясеневые… Одно слово – лес! Хотя и к лесу рукотворному уже основательно подобрались сегодня и с пилами-топорами, и с огнём, и с мусором…

В позапрошлом году, в ураган, упали в дачном посёлке три столба, один на их улице. Провода хоть и лежали на земле пару дней, но никто их не трогал, не срезал, сам у себя не воровал, и восстановили б всё быстро, но вот пацаны, с дури, в первый же день камнями поразбивали на упавших столбах несколько белых изоляторов. И вместе с Васей-электриком, ныне уволившимся из общества из-за ссоры с Миронычем, он ходил тогда в бывший пионерлагерь. Там почему-то ещё держали на полставки, то есть задаром почти, дневного сторожа, у которого они намеревались разжиться десятком изоляторов и ещё кое-чем. На территории пионерлагеря тоже валялось немало разных столбов: и от бурь, нередко налетавших на округу, рухнувших, и просто подгнивших. Восстанавливать их, прикручивать деревянные кругляки к бетонным «пасынкам», предназначенным для врытия в землю, никто не собирался годами. И почерневшие кругляки, и серые пасынки двумя грудами лежали, потихоньку редея, посередь лагеря на бывшей, вконец забурьяненной, спортплощадке. Поэтому сторож не посчитал бы за большой грех вообще отдать все скопом столбы за бутылку, а уж одни изоляторы да крюки – откручивайте на здоровье.

Когда, нагрузившись, шли обратно, Васька, обычно несловоохотливый, вдруг начал вспоминать, как они, сельские пацаны, когда-то ходили сюда на пионеров городских глядеть, на их костры да марши. Первый визит кончился дракой, но директор лагеря, хоть и грозился, но в школу зарёвскую жаловаться не поехал, помирил всех, пригласив визитеров в столовую на обед. С тех пор сельские заявлялись в лагерь частенько, иногда уводя за собой мальчишек постарше, а то и девчонок, «щемить» по ерикам рачьи норы или ставить силки на куропаток.

«Я тут даже… это… влюбился в первый раз, – с усмешкой вспоминал Василий. – Зимой, дурак, письма ей в город писал… Сколько ж мне тогда было-то, в шестом классе, по-моему?.. Но это ладно… – Они присели на полуразрушенную бетонную плиту, которая с незапамятных времён лежала, вросши в землю, у дороги, служа прохожим вполне удобным, навроде лавочки, сидением. – Вот нынче развалины и в лагере этом, и у нас в совхозе мамай прошёл, обанкротили, а ничего нового не организовали. Кто-то аж в Слободе пашет, кто в Ахтубе, кто у себя в хозяйстве роется, кто на корейцев летом горбит… Технику, две насосных плавучих сначала раскурочили, а потом остатки на металлолом пихнули… Теперь, что поддаётся, на кирпич разбирают, по дачам возят, толкают… С плантациями и каналами сам видал что. Но это вроде совхозные дела. Я про чё… Про то, что когда мы пацанами были и всё тутошнее преобразование природы началось, здесь не только земли ровняли, каналы рыли да леса сажали, а построили ещё и шесть домов двенадцатиквартирных… да десятка три финских на двух хозяев, с сараями, землёй… Это на одной центральной, в Кленовке. Батя с нами из Казахстана токо приехал, и ему сразу полдома такого финского дали как нужному электромонтёру… Ещё школу, конечно, подняли… десятилетку… Клуб как огурчик был. К нам эти… не «Песняры», а… как их… ну тоже белорусы известные приезжали! И театр главный из города. Магазин большой открыли. Мать туда уборщицей работать пошла. Потом почту новую. Асфальт, что тогда уложили, тот досе и есть, ну немного позже добавилось, ремонтировали малость. Дом быта ещё…