Ольга Келлер - Как бить лапами и не опустить руки!

Как-то утром пышная мадам узнала от лечащего врача, что её завтра готовят к выписке. Она работала на стройке маляром-штукатуром. Возвращаться от почти санаторно-курортного режима больницы в неуютную действительность, от шёлкового халата к грубому комбинезону, – не хотела. Но я об этом не знала. Иду по коридору, а на меня медленно опадает туша. Сработал инстинкт. Подхватив её за плечи, закричала:

– Помогите! – Сестрички успели вовремя.

Ещё секунда, и мы бы лежали на полу, причём она на мне. Мадам перехватили и дотащили до палаты. Там она стонала и охала, как в плохом театре, однако своего добилась и ещё дня три пролежала с нами, развлекая романтическими историями из жизни.

Рассказывала женщина много, но запомнился эпизод расставания с супругом. После развода она поехала в Прибалтику на море и бросила в набегающие волны обручальное кольцо, подаренное изменником. Сразу представились кадры из немого кино: лицо актрисы с гримасой страдания, глаза, смотрящие в небо с мольбой, и волны, уносящие мечту о любви. Весьма трагикомично.

Через две недели меня выписали. Оперировать не стали, рекомендовали отправить снимки в ленинградский институт. В апреле пришёл вызов, и мы с мамой поехали.

Северная столица встретила нас солнышком и хорошей погодой. Кругом сновали торговцы, предлагали различный товар. Увидев украшение из разноцветного бисера, остолбенела. Бусинки были крупными, разных оттенков – от ярко-изумрудного до приглушённо-зелёного с серебристыми вкраплениями. Ничего красивее в жизни не видела! Мама купила эти бусы, сразу надев их, почувствовала себя невозможно счастливой.

Нужный нам институт расположился недалеко от Петропавловской крепости в старом особняке. Для меня он был просто дворцом.

Зайдя в палату, замешкалась у двери. На меня с интересом смотрели четыре пары глаз. Стало страшно, ведь я впервые была вдали от дома. Неуклюже села на краешек старого кожаного дивана, так как кровати не досталось. В течение недели он был личным островком, где могла, укрывшись одеялом, остаться наедине с собой.

Мы познакомились, и одна из соседок предложила попить вместе чаю. Высыпав сладости, которые купила мама, попыталась тупым маленьким ножиком нарезать лимон. Не получалось. Поднажав, неожиданно для всех и себя перерезала провод кипятильника. Заискрило, замигало, но через секунду освещение восстановилось. Я отпрянула от тумбочки и никакого чая уже не хотела. Чувствовала себя неловко, очень хотелось плакать. Одно радовало – что не убило.

После такого чаепития обстановка в палате стала ещё более напряжённой. Сидела на диване, как провинившаяся школьница. Да, это была не мурманская больница. Здесь лежали тяжелобольные люди с изломанными судьбами.

Следующий день пролетел быстро. Меня осмотрели светила медицины, профессора преклонного возраста. Большой зал, сцена, и я стою раздетая на постаменте и очень некомфортно себя чувствую. Главный врач разглядывала меня как экспонат, что-то эмоционально говорила, а остальные кивали ей в ответ.

Моим лечащим врачом был замечательный Владимир Николаевич Машков: лет под сорок, высокий, поджарый, с искрящимися умными глазами. Мне он казался мужчиной солидного возраста.

Через неделю, пригласив в ординаторскую, доктор объяснил, что руку съедает саркома. Конечность можно спасти, но она не будет сгибаться в локтевом суставе: останется либо прямой, либо согнутой. Такие операции уже проводились и были успешными. Однако он постарается разработать для меня индивидуально способ операции, при котором смогу сгибать руку. Предстоит несколько месяцев тяжёлого труда, так как придётся разрабатывать «по живому». Смогу ли я стать ему помощником в этом деле, – спросил Владимир Николаевич. Медленно кивнула. Говорить не могла, перехватило горло, на глаза наворачивались слезы.

На улице стояла ранняя весна. Солнце светило редко. В институтском парке лежал снег. Часто сидела у окна и часами смотрела на высокие деревья. Казалось, что ветви – это красивые гибкие руки, которые тянутся вверх к небу. Будут ли мои ветви-руки со мной, будут ли помогать жить – ещё не знала.

Ко многим приходили родственники, приносили с собой запах улицы, суету, разговоры. Вечером становилось тихо, больные рассказывали свои истории.

Слева от окна лежала Тамара. Она рано вышла замуж, после рождения дочери перестала ходить. Уже пятнадцать лет передвигалась на коляске. К ней приходил муж, красивый, высокий и добрый. За время болезни жены он от курсанта лётного училища стал капитаном воздушного лайнера и часто летал в рейсы по стране и не только. Было видно, как нежно они относятся друг к другу. При расставании он целовал супругу, и надежда светилась в его глазах. Мне казалось, он мечтает, что когда-нибудь сможет прогуляться с любимой в Александровском парке, а может, даже станцует с ней вальс на свадьбе у дочери. Тамара после его ухода всегда веселела. В её движениях появлялось что-то царственное: она грациозно вскидывала голову и обводила нас торжествующим взглядом. Чувствовалось, что она бесконечно гордится мужем.