Виктор Ростокин - Откровение Блаженного

Вернулись на набережную. И вновь перед взором – великая река. Алеше хотелось как можно дольше погулять со мной. Что ни говори, папин сын! Я сам наскучался по нем. Он в основном молчал. Был несколько сосредоточен, обеспокоен (неужели уже тогда его тяготили предчувствия и витала тень недоброго?). Я это понимал так: парень притомился: учеба, бытовые заботы и прочие мороки. Да еще – тренировки в спортзале. Ростом вымахал выше меня. Теперь надобно набирать вес, «нарабатывать» мускулы. Вообще он был физически здоровый, выносливый. Я, бывший перворазрядник по велоспорту, еле за ним успевал.

Как-то там, на огороде, нас прихватил ливень. Мы забежали под ветлу. И, прижавшись друг к другу, стояли ждали… Разведрело. Поехали. То по травянистой обочине, то по раскисшей дороге. Запыхавшись, потные, красные, мы выскочили на асфальт. Я похвалил Алешу за «успешный побег» и шутливо пообещал присудить ему третий разряд. На что он улыбнулся.

Нередко мы беседовали с ним, удобно усевшись на диване в зале. Он умел слушать с какой-то легкой, уважительной улыбкой. В конце разговора он излагал свои достаточно умные суждения, добавления.

Я кивал на скульптуры:

– Когда отойду в мир иной, то они будут напоминать тебе об отце.

– Папа, ты еще долго проживешь.

Алеша любил уют. Включал телевизор. Садился в кресло. С мороженым или орешками. К нему на колени умащивался кот – желанный дружок!

На дискотеку не ходил. Стеснялся. Как и я в юности. С друзьями у большого моста допоздна гонял в футбол. Потом они все во дворе сидели на скамейке. Через открытую форточку я слышал веселые голоса.

Поучать, давать ему советы было приятно: знаешь, что пойдут впрок! …Мы еще ходили по-над Волгой. Алеша спросил про кота Сеню:

– Все такой же игручий?

Я показал в царапинах ладони. Он вновь осветился своей сдержанной, но такой милой, любящей улыбкой.

– Алеша, на будущее лето поедешь со мной в Прихоперье, на мою малую родину, за чабрецом?

Я ожидал – откажется (пацанчиком возил его туда, ему не понравилось: дворы хутора в бурьяне, жара, искупаться негде – речку осушило, только болотистые плесы). Но ошибся. Он своим мягким баском молвил:

– Поеду, папа.

Дабы отца уважить? Или поменялся угол зрения? Но теперь уже не узнать…

Находиться рядом с Алешей было уютно и радостно всегда. Вот он только что научился ходить… Если я за письменным столом, то он понимал, что папа занят и по пустякам не досаждал. На ковре расставлял на «боевых позициях» солдатиков, самолетики, танчики и играл в «войнушку». Проголодается – я кормил его. Потом он сам забирался в кроватку, ложился, закрывал глазки. Просыпался улыбчивым. И первым делом крепко обнимал меня, а я целовал его в пушистый затылок.

Пошли с ним за молоком к бабушке Насте. Пришли. Хозяйка: – А я еще не подоила корову… Я поставил банку на веранде.

– Попозже зайдем.

Пока гуляли, Алеша плаксиво заглядывал мне в глаза:

– Баночку забыли!..

Возвращались домой. Постояли у церкви. Мужики красили купол.

– Там Боженька! – указывал он пальчиком вверх.

Как-то после обеда он стал рассматривать мои скульптуры. Спрашивал, как они называются. До них не дотрагивался. Лет десять назад к нам в гости приехал из Подмосковья брат моей жены со своим семейством. Два его малолетних сына такой хаос устроили! «Деревяшки» повсюду раскидали! Даже в унитазе плавали…

Часто ходили с ним в лес. Тут он внимательно разглядывал муравьев, бабочек, гусениц, указывал на цветы:

– Папа, не наступай на них, а то им больно будет.

Осенью собирали грибы. Он умел их находить. Радовался: «Они сами ко мне бегут!» А когда я разжигал костер, чтобы погреться, Алеша присматривался, как мне удавалось воспламенить влажные от мороси палые ветки.

И многое другое перенимал у меня. Например, в «глубокой» задумчивости постоять у книжной полки; зачесывать волосы на левую сторону («как у папы!»); не есть много мяса; ходить быстрым шагом, с перебежками.

Когда подрос, с друзьями ходил на соседнее озеро кататься на льду. Как-то пришел домой мокрый по пояс: в полынью угодил! Я не строго упрекнул:

– А другие ребята сухие!

Он молча утер рукавом мокрый нос.

В «штрафные» дни я отпускал его во двор. Он лепил снеговика. А я смотрел на него в окно.

Лена часто рассказывала ему сказки, которые сочиняла тут же, экспромтом. Она же для него рисовала на склеенных узких бумажных полосках увлекательные мультики. Ему очень нравилось.

Он уже научился сидеть. Однажды я зазевался. Он каким-то образом перевалился через перегородку кроватки. И шмякнулся животом на палас. В другой раз ерзал на пружинах дивана. Переусердствовал. И его выбросило на пол. В первом и во втором случаях Алеша не плакал от боли.