Геннадий Дорогов - Кульминация

Павел Сергеевич вопросительно взглянул на невестку. Она в ответ молча кивнула.

– Я виноват перед очень многими людьми, Любаша, – продолжал он. – В том числе и перед тобой. И я не могу уйти просто так, не раздав долги. Хотя бы часть из них.

– Вы мне ничего не должны, – твёрдо сказала Люба. – Я нахожусь рядом с вами не потому что…

– Знаю! – перебил он её. – Я теперь всё знаю. Потому и обратился к тебе.

– …И мне от вас ничего не нужно.

Он грустно усмехнулся.

– Что тебе не нужно? Кушать не нужно? Одеваться не нужно? Крыша над головой не нужна? У тебя же никого не осталось, кто бы мог тебе помочь.

– Это не так, – возразила она. – У меня есть подруги и знакомые. В эти три дня я занималась решением своих проблем. И кое-что уже наметила.

Порываев тяжело вздохнул.

– Хорошо. Тебе от меня ничего не нужно. Пусть так. Но есть другие люди, которым необходимо вернуть долг. И сделать это я могу лишь с твоей помощью.

– Почему лишь с моей? У вас есть дети. Вы сегодня довольно странно и жестоко обошлись с ними, но при желании всё можно исправить. Достаточно мне уйти, чтобы не раздражать их пустыми подозрениями, и всё станет на свои места.

– В том-то и беда, что всё было не на своих местах. Было так, как не должно быть. И будет так, как не должно быть. Сегодня ко мне приходили не мои дети. Здесь были наследники, нетерпеливо ждущие моего ухода. А Володька даже не счёл нужным повидаться с отцом перед смертью, – он немного помолчал, затем с грустью сказал: – Ты прости нас, Люба, за все обиды и несправедливости. Мы все виноваты перед тобой: и супруга моя покойная, и дочери, и сын. Я вот тут всё думал, что испортил Владимира соблазнами красивой и роскошной жизни. Властью и вседозволенностью испортил. Что, мол, не был он прежде таким, как сейчас. Дочери всегда такими были, а он нет. А теперь вдруг понял, что если проявились в нём не самые лучшие качества, значит, они всегда у него имелись. Просто прикрывал он их надуманными достоинствами: благородством, бескорыстием, заботливостью. Нас обманывал. Себя обманывал. А стоило подуть ветру – и позолота слетела. Да и с чего ему быть другим? Яблоко от яблони… Это хорошо, очень хорошо, что он сегодня не приехал. Не надо мне видеть его лица.

Последняя фраза свёкра озадачила женщину. Она вспомнила, как странно Порываев сегодня смотрел на дочерей, и по её спине побежал холодок.

– Павел Сергеевич, я не всё понимаю, – сказала Люба. – Я вам практически чужой человек, а они всегда будут родными, как бы вы на них не обижались. Володя предал меня. Мы с ним теперь чужие люди. Но для вас он сын и всегда будет сыном. Вам надо просто…

– Люба, мы теряем время, – прервал он её нетерпеливо. – Помочь мне можешь только ты. Это не обсуждается.

– Хорошо. Что я должна делать?

– Во-первых, слушать и не перебивать. Ты готова?

Она опять кивнула. Павел Сергеевич прикрыл глаза и стал рассказывать:

– Тебе, вероятно, уже сообщили, что я пережил тяжёлый приступ. Не знаю, как это выглядело со стороны, но у меня есть все основания полагать, что я побывал по ту сторону. Я не пролетал по тёмному тоннелю с вереницей огней по краю. Не было ничего такого, о чём любят рассказывать люди, пережившие клиническую смерть. Я просто оказался нигде. Вокруг меня была мёртвая тишина и непроглядная тьма. Я пытался крикнуть, но не слышал собственного голоса. Я пытался прикоснуться к своему лицу, но ничего не чувствовал. Казалось, что это продолжается бесконечно. Меня захлестнуло отчаяние. Тогда я впервые в жизни обратился к Богу за помощью. И он откликнулся. Не могу сказать, что я слышал его голос. Слова звучали у меня внутри. А может быть, это были вовсе не слова. Но это не важно. Главное, я понимал всё, что до меня хотели донести.

Порываев умолк, готовясь сказать о самом главном.

– Вы получили указание раздать долги? – спросила Люба.

– Да. Но не только. Чтобы я не делал ошибок в оставшееся время, мне была дана необычная способность. Я стал видеть людей, как принято говорить, насквозь. Читать чужие мысли я не научился, но сущность человека, его намерения и мотивы поступков стал различать отчётливо. Сначала меня это напугало. Особенно л и ца. Любая зверушка, живущая в человеческой душе, стала для меня отображаться на его лице. За минувшие три дня мне довелось общаться с небольшим числом людей. Главным образом с врачами и медсёстрами. И я сделал поразительное открытие: все мы носим в себе страшных диких зверей. Порой самые неприглядные чудовища обнаруживаются у людей, которые прежде казались милыми и приятными. Я попросил медсестру убрать из палаты зеркало.