Геннадий Дорогов - Кульминация

– Да, он же теперь важная птица, – хмыкнул Павел Сергеевич и с грустью повторил: – «Близкие люди»! Нет, мои хорошие, близкий человек – это тот, кто рядом с тобой, когда тебе плохо. Вот теперь и скажите: кто мне самый близкий человек?

Светлана начала терять терпение.

– Я ничего не понимаю! Разве не ты первый воспротивился, когда Володя привёл в дом женщину не нашего круга? Разве не ты сделал всё, чтобы изменить взгляды сына и разрушить этот нелепый брак?

– Да, я это сделал. Я , чёрт бы меня подрал! – с досадой воскликнул отец. – Многого не понимал тогда. Многого не видел. От власти и денег люди глупеют.

– А может быть, ты сейчас перестал многое замечать? – вкрадчиво спросила Светлана. – Твоя невестка, к которой ты вдруг проникся любовью и доверием, ещё не просила тебя включить её в завещание?

– Я не хочу это слышать, – сказала Люба, поднимаясь со стула. – Устраивайте свои разборки без меня.

– Любаша, прошу тебя: не уходи! – взмолился Павел Сергеевич. – Потерпи немного. Этот спектакль будет коротким. Вот-вот наступит развязка. Неужели тебе не интересно, чем всё закончится?

– Нет.

– Всё равно останься. Ради меня. Мне спокойнее, когда ты рядом.

Люба опять вернулась. Она села на стул и уткнула лицо в ладони. Светлана, напротив, вскочила с места и нервно зашагала по палате. Потом подошла к кровати больного.

– Чёрт возьми, что тут происходит?! Ты можешь объяснить?

– Давайте не будем ссориться, – примирительно сказала Анастасия. – Мы, конечно же, виноваты перед папой. Вот он и обиделся. Но мы загладим свою вину. Впредь будем более внимательны и заботливы, – она повернулась к отцу. – Как ты себя чувствуешь?

– Я бы сказал: «Не дождётесь!». Но, увы, это не так, – ответил Порываев, не глядя на дочь. – Скоро, наследнички мои, очень скоро…

Лицо Светланы стало наливаться кровью.

– Может быть, нам вообще уйти отсюда? – спросила она, гневно дыша.

– Да, пожалуй.

Она резко поднялась.

– Ну что ж, я вижу, что кое-кто здесь тебя неплохо обработал. Только этот кое-кто напрасно губу раскатывает. Есть законы, по которым эта крыса ничего не получит, как бы ни хитрила. Володя уже оформляет развод. Юридически грамотно оформляет. Ни хрен а ей не достанется.

Павел Сергеевич посмотрел ей в лицо, и его вдруг передёрнуло.

– Крыса? – спросил он. – Ты сказала: крыса? Но ты ошибаешься, Света. Глубоко ошибаешься. В тебе всегда было много злости. Она не позволяла и не позволяет тебе видеть людей. Я тоже был слеп. Но мне открылось… Теперь я всё вижу… Я всех вижу… И мне страшно… Очень страшно… За себя… За вас…

Светлана в недоумении переглянулась с Анастасией. Затем бросила тяжёлый взгляд на Любу.

– Так-так! – озадаченно пробормотала она. – Кажется, ситуация ещё круче, чем я предполагала. Тут криминалом попахивает. Пойдём, Настя. Нам есть чем заняться. В другом месте. А здесь больше нечего делать.

Она развернулась и зашагала к двери.

– До свидания, папа! – растерянно пробормотала Анастасия и засеменила вслед за старшей сестрой.

– Прощайте! – бросил им вслед Павел Сергеевич.

Дверь палаты с грохотом захлопнулась. Лишь два пакета с фруктами продолжали сиротливо стоять по обеим её сторонам. Больной часто заморгал. По его щекам потекли слёзы.

Люба пребывала в полной растерянности. В трёх шагах от неё на больничной койке лежал умирающий человек. Этот человек сделал всё, чтобы разрушить её семью, и доставил множество других неприятностей. Она простила его. Постаралась простить. Его мучения – телесные и душевные – пробудили в её сердце сострадание к больному. Но и сейчас, на смертном одре, он затевал какую-то странную игру. Игру, совершенно не понятную Любе и, судя по всему, грозящую ей неприятностями. Порываев внешне выглядел спокойным. Он молча смотрел перед собой. Слёзы на его щеках высохли.

– Павел Сергеевич! – вновь напомнила Люба о себе. – Объясните, что происходит.

Больной повернул к ней осунувшееся лицо.

– Устал я, – сказал он. – Опусти лежанку.

Люба подошла к нему, вернула кровать в исходное положение.

– Присядь рядышком, – попросил свёкор. – Разговор будет долгим.

Она послушно села на табурет, с тревогой глядя на больного.

– Я понимаю: тебе ситуация кажется странной и нелепой. Но на всё есть причины. Необычные, почти невероятные – но они есть. И ты постарайся поверить в то, что опухоль в мозгу здесь совершенно не при чём. Поверь, что мой рассказ – не плод больного воображения, каким бы бредовым он тебе не показался.