Алиса Истомина: Джабл Дай. Гештальт-роман

– … верно? Я вас спрашиваю, гражданка! – Из-под больших очков на неё в упор смотрели совершенно ничего не понимающие глаза. Кажется, Кэсли становилось легче.

– Тупица, – сказала она. Единственным желанием было придавить уроду ногу, но она продолжила разговор:

– В начале вагона едут три сомнительные личности, по всей видимости, и с вероятностью 99% уроженцы Дагестана. Сложно начать жизнь, когда она уже закончилась, принимая психотропные антидепрессанты, быть лояльным к маленькому ублюдку, верно? А, гражданка?

– … – Смотрит из-под очков.

Теперь Кэсли захотелось врезать и тётке за то, что она без ведомых на то причин его любит и не знает таких слов как маниакально-депрессивный психоз, параноидальная шизофрения, неврастения и абстиненция. Кэсли продолжила писать:

«Стою в стороне, отошла к дверям, маленький гад продолжает болтать ногами. Мне хочется уметь высасывать энергию, чтобы они начинали кашлять от жуткой головной боли. Куда смотрит милиция – полвагона подозрительных лиц! С огромными сумками, чёрными спортивными. Что в них? Наверное, что-то, рядом с чем, лучше не бросать горящие окурки… Этот ребёнок, он ещё и такой жирный, наверное, жрёт мясо и чувствует себя деятельным, охотником! Скоро ему исполнится лет двенадцать. К счастью, это не моя история».

Станция «Парк культуры», переход на кольцевую линию. Уважаемые пассажиры, при выходе из поезда не забывайте свои… сообщайте… Кэсли делала переход.

На следующее утро станции «Парк культуры» и «Лубянка» взорвали. В утренний час пик.

Центральная улица уже давно изменила свой прежний вид – помпезность словно покрылась пылью. Дома были серыми, их крыши сливались с небом. Расстояния уже не казались большими, некоторым прохожим хотелось их сузить ещё, пусть и мысленно, но намеренно проникнуться тесным городским уютом. Пройдя две трети уличного пространства, можно было наткнуться на здание, где раньше был известный клуб. Сейчас он был полуразрушен, а по субботам к нему подъезжала машина – цистерна, с надписью H2O. Из кабины выходили два человека в белых халатах. Один из них прикручивал шланг к «бочке».

Появление машины собирало очередь из уставших бродяг и больных, в общем, несчастных, брошенных и уже никому не нужных людей. В руках они держали бидоны, пластиковые и стеклянные бутылки, банки из-под консервированной ерунды. Чистая вода в этих краях давно стала дефицитом.

Масса тряпья. Тела, которые сложно назвать человеческими. Толпа медленно продвигалась вперёд, как будто на ногах у людей свинцовые пластины. Они не говорили ни слова, не бросали ни взгляда куда-либо, кроме пустоты далеко впереди их виденья, гораздо дальше этого мира, самое пустое место Вселенной.

Молодой парень разливал воду в протягиваемую ему тару беспристрастно, не поднимая глаз, но даже если бы вам удалось в них заглянуть, вы вряд ли увидели бы в них сочувствие. На лице у него была повязка.

В дряхлую шапку на земле упало несколько монет, и сидящая за ней женщина вздрогнула. Она дремала. Рассвет давно миновал, а судя по догорающему метрах в пяти-шести костру, который уже бросили «соседи», времени было не меньше семи утра. Женщина попыталась неторопливо подняться, но у неё ничего не вышло, она снова приземлилась на зелёную подстилку из потёртого бархата.

Сверху коричневой флисовой куртки, на несколько размеров больше нужного, была надета стёганая жилетка, из внутреннего кармана которой женщина достала маленький пакетик и аккуратную трубку, выглядевшую как драгоценность. Она бережно забила в неё щепотку табака. Опустив трубку на землю, она начала рыться во всех карманах, ей мешали длинные рукава, которые постоянно спадали на пальцы. Наконец, спички нашлись, и она снова потянулась к трубке. Женщине пришлось немного привстать, и край рукава, вернувшийся на запястье, оголил молодые тонкие белые пальцы. На одном из них блестело золотое кольцо с сапфиром.

Она поднесла трубку ко рту и крепко втянула горький дым, глядя в мутное небо, пытаясь увидеть в нём хоть какую-то идею. В этом случае ей удалось бы создать в своей голове несколько впечатлений, которых у Кэсли не было уже много лет. Она жила лишь на рефлексах: память превратилась в запаянную консервную банку, прежний полёт мысли остановился. Глядя перед собой, Кэсли совмещала в дуальном взгляде сразу несколько измерений, а человеческие эмоции стали ей чужды. Иногда она видела картинку из прошлого, слабое мимолётное изображение, по сути пустое, потому что растянуть маленькую светящуюся точку своего сознания во что-то полноценное ей так и не удавалось.