Алиса Истомина: Джабл Дай. Гештальт-роман

Очень красивая Кэсли, хоть и ещё с несуразной фигурой – и ослепленный Скит влюбился. Полторы недели они провели вместе, а родители любовались их чистыми взаимоотношениями. Отец Кэсли радовался живой практике английского.

Скит любил дотрагиваться щекой до ее щеки. И гладить руки губами. Все самое нежное происходило между ними.

Когда Кэсли открыла глаза, она стояла перед зеркалом.

– Что происходит? – Кэсли не могла понять, где она. Никакой осознанности.

Телефон разрывался незнакомой мелодией. На проводе что-то невнятно, без перерыва говорила какая-то девушка. Кэсли тут же повесила трубку и продолжила собираться на работу. Она трудилась в парке аттракционов, в комнате страха. Ей приходилось наряжаться в куклу-убийцу и пугать посетителей. При этом она издавала злой вопль, который через звуковую трубочку с фильтром давал жутковатый рёв, а иногда смех. Посетители визжали.

Звонок снова повторился.

– Кэсли, может, выпьем вина и поговорим как женщины, о женщинах?

– Вы, собственно, кто?

– Это Катя, уверена, Азар говорил тебе про меня.

– Катя, я поняла, ничего не получится.

– То есть ты не отрицаешь, что между вами что-то было, да?

Кэсли повесила трубку.

– Какая зануда, господи! – Девушка отправилась на кухню, засыпала в трубку немного травки и присела на пол.

Катя – бывшая Азара, от которой он еле съехал. Катя хотела его вернуть. С Кэсли у Азара были более сложные отношения, например, такие:

– Кэсли! – Он стучал кулаком в дверь.

– Проваливай! Я сплю, – Кэсли перевернула страницу книги, не поднимая глаз на дверь, Азар продолжал стучать.

– Я лягу под дверью и буду спать тут, на полу!.. Слышишь меня? Впусти! Я просто лягу рядом и буду спать, Кэсли. Ну, Кэсли!

Она резко поднялась и открыла дверь:

– Азар, уйди, проспись, я говорю тебе – нет.

– Кэсли. Я люблю тебя. Я ухожу, хорошо, мне хорошо, – он уполз.

Не прошло и десяти минут.

– Кэсли, впусти меня! Я почистил зубы и ноги помыл, ну, пожалуйста!

Она предпочла промолчать, и Азар разочарованно отправился в свою постель.

Как-то Кэсли придумала Азару фамилию Алкоголиков, на что он возмутился, сказал, что так его мама называет папашу. А про Катю Азар говорит: «Она мне нравилась. Когда ей было лет семнадцать, теперь она в угрях».

К двадцати одному году Катя превратилась в лысую агрессивную лесбиянку, с широкими дырками в ушах. Таких сожительниц надо закрывать в лечебнице, при первых же проявлениях явных обострений.

Когда он едет к ней, покупает бутылку чего-нибудь, на что хватает денег, а Катя варит суп или печет блины.

В последнее время она стала часто звонить на квартиру, что надоедало Кэсли, касаясь её практически напрямую. Хотя она по-прежнему ждала возвращения в свою жизнь только одного человека. Азар для неё был всего лишь мегаполисным Фигаро. Ему, в свою очередь, казалось, что Кэсли совершенно не создана для любви. И, наверное, где-то в недрах себя ненавидел Скита.

После работы Кэсли ждало возвращение к дипломной.

На кухне никого не было, все отсиживались по комнатам.

«Как глупо пытаться уснуть самой длинной ночью, прохладной, с тяжёлым розовым небом, местами в лунных облаках. И не поток мыслей и слов направляет меня за письменный стол, а недостающее сияние этой ночью твоих глаз. Есть ли смысл стараться укладывать себя спать, насильно сжимая веки, когда жду грозы, чтобы прятаться от неё с тобой под одеяло. Но вдалеке я слышу гул машин…

Кто лопнет первым из нас? Господа боги, сколько же я не записала за все эти дни, только потому, что не могу пережёвывать и выносить на бумагу, ведь ничего не задерживается внутри ни на секунду. Моя эмоциональность превращается в немощность, усиливаясь с каждым днём.

Что есть любовь, когда тебе двадцать один? Когда всё, что я способна услышать, – это вопль раскалывающейся бутылки в одиноком несчастном московском дворе. Единственный сопутствующий запах – стройка. Испытанное за эти дни – тошнота от чрезмерного курения, с которым я, казалось, навсегда завязала. Что это? Диалектика моего я?..

А потом нас всех выворачивает по очереди от жары и разбитых любовей, от сплава горячего асфальта и металла, вони бирюзовой краски, размазанной по стенам подъезда таджиками-трудягами.

Поиски музы оглядками назад, в коридорную тьму… Не наберётся и на эссе. Все клише ни на дзен не передадут гадкости ощущений запора как физического, так и творческого. Единственное существо в моей жизни, которое невозможно напугать моими выкрутасами, это кот, преданный друг, нюхает и лижет мои пальцы, когда я ставлю их на маленькие белые клавиши прямо сейчас. На компьютере, впопыхах отнесённом на кухню, дабы с удобством закурить. Скоро сядет батарея, что неизбежно будет означать только одно – немедленно придётся возвращаться в свою кровать, где мне составят компанию мои медведи и онемевший телефон.