– Надо же, Гольден! Какими судьбами? – как и все, она смотрела на него с нескрываемым пиететом.
– Потом расскажу, – он был мрачен и явно подавлен.
– У Давида мама умерла. Неделю назад, – со скорбной улыбкой сообщила всё знающая Маричика, с детства проявлявшая болезненный интерес к похоронам. Она уже было начала вдохновенно излагать в мельчайших подробностях, во что была одета покойная, как заретуширована, кто и с каким лицом стоял у гроба и т. д. Но все, дружно зашикав, её остановили.
Давид окончил ту же школу, но на три года раньше. Рита не очень хорошо помнила, как он тогда выглядел, потому, наверное, что не решалась смотреть на взрослого и очень серьёзного парня дольше секунды. Он был для неё чем-то вроде верховного божества, обитавшего на горе Олимп. Недосягаем и грозен, ни дать ни взять Зевс-громовержец. Его фамилию она слышала по много раз на дню. И учителя, и ученики, а чаще ученицы, поголовно в Давида влюблённые, с восторгом произносили его фамилию, вкусно катая во рту: Гольден.
Рита разглядывала Давида, не чувствуя былого смущения. Разница в возрасте больше не казалась ей огромной пропастью. Она даже не сразу заметила залысины на его крупном черепе. Богатырские плечи. Слегка располневшая, но всё ещё стройная фигура. Те же идеально правильные черты лица. Суровый, пронизывающий взгляд. А что, если он очередное воплощения иудейского царя Давида, думала Рита. Всё сходится: белокур, красив, румян, красноречив. Интересно, как насчёт лир и Вирсавии? Надеюсь, это не он послал первого мужа своей Розочки на смерть, дабы взять её в жёны.
После его короткого рассказа о жене, детях и о правильной стране Германии Рита подумала, что и у Давида жизнь состоялась и имеет смысл, если следовать Ромкиным представлениям.
Только у неё – нет. Живёт в коммунальной квартире. Больше двадцати лет никуда из Питера не выезжала. И со смыслом непонятно. Был ли? Есть ли? Не проглядывается. Единственный сынок, долгожданный, самое дорогое, что у неё было, погиб в Чечне, не успев оставить внуков. Первая любовь, всё затмившая, мучительная, бестолковая, отнявшая лучшие годы жизни и разрушившая её, – муж. Он, лишённый каких-либо моральных качеств, ожидаемо предал в самую страшную минуту. От новых отношений бежала, погружая себя в вакуум одиночества. Профессиональная жизнь изломана перестройкой. Тупо выживала. Спасаясь от подступавшего безумия, пыталась писать какие-то стихи, рассказы. Но кому это надо? И вот не распознанная врачами болезнь, доведшая практически до анорексии. Рита сегодняшняя антипод Рите, какой её помнили одноклассники. И скоро умрёт, потому что никому уже в этом мире не нужна. Приехала по настоятельной просьбе Лены, отыскавшей вдруг её на просторах Интернета. Приехала, только чтобы поклониться последний раз могилам родителей. И вот встреча с одноклассниками. Неожиданная и, в общем, нежелательная.
– Значит так, подружка, – сказала ей Лена, когда все разошлись и за столом остались только они вдвоём и вернувшийся вдруг Давид. Во-первых, жить останешься у меня до тех пор, пока я не увижу, что тебе стало лучше. Питаться будем только натуральными продуктами, как у нас говорят, от земли – заметь, родной. Денег хватит. Мне сыновья помогают. Во-вторых, на понедельник я договорилась с врачом. Он мой друг, прошёл Афганистан, в своём деле бог. Я умереть тебе не дам. Ишь чего надумала. Никому она не нужна! Мне нужна. В-третьих, смыслом жизнь самой надо наполнять. И никто это за тебя не сделает. Ты же у нас умная.
– И в-четвёртых, все великие умы бились над вопросом о смысле жизни, – вступил в разговор Давид. – И у каждого он оказывался свой. Общее – превосходство духа над плотью. Что таким, как Ромик, пока неведомо. Я помню тебя школьницей. Только в моём классе в тебя многие пацаны были влюблены, хотя первой красавицей считалась ваша Милка. Превосходство духа!
Они до полуночи бродили по улицам родного городка. Прощаясь, Давид прижал её к себе и долго не отпускал, словно хотел напитать своей жизненной силой:
– Проводишь меня завтра до аэропорта? Женька на машине отвезёт, с ним же и вернёшься.
Рита кивнула.
Из письма Давида к Рите:
Жива, слава богу. Весь этот месяц по возвращении в Германию я думал о тебе. О том, что ты обладаешь редкостным свойством. Перетерпеть многое и остаться… нет, не прежней, сделаться ещё светлее. Я понял это по дороге в аэропорт, когда ты рассказывала о своей жизни. Позже прочёл это в твоих стихах. Изумительные ясность, открытость, душевная нежность, душевная честность, душевная щедрость, никакой слащавости или надуманной сентиментальности, ни намёка на фальшь или искусственность. Нигде. Ни в единой запятой. И я почувствовал радость и гордость за тебя. За возможность к этому твоему свету прикоснуться.
Читать дальше