Эрнест Мельц - Кукловод

Еще полчаса пыль, поднятая скорыми шагами, ложилась на свои привычные места. Дым от сигареты развеялся тонким покрывалом по белому потолку, затерявшись в поросших паутиной углах. И вот вновь ничто не нарушало покоя этого помещения.

Раздался скрежет ключей в замочной скважине, дверь отворилась, и пыль снова, оскорбленная таким бестактным вторжением, взмыла в воздух. В помещение вошла та же девушка, но на этот раз на ней была черная толстовка с капюшоном, все те же узкие джинсы и туфли на каблуках. Черный балахон был явно не по размеру, и могло сложиться впечатление, что она купила его пять минут назад на ближайшем блошином рынке. Но было в нем что-то бунтарское, и чувствовалось, что, если это и была скорая покупка, она все же не была лишена некоторого стиля, и, быть может, не подходи он так к ее лицу, клубы пыли так и не успели бы осесть в коридоре.

В ее руках был холщовый мешок, с каким и по сей день собирают урожай картофеля, и пара хозяйственных перчаток. Она в спешке натянула их на руки, непривычно скрыв свой модный маникюр, и ушла в соседнюю комнату. Девушка провозилась там некоторое время и, судя по звукам, прикладывала немалые и непривычные ей усилия. Один раз она выбралась на кухню, продышаться, хотела открыть окно, уже потянулась к ручке, но тут же остановилась, попятилась вглубь кухни, наклонилась, опершись на свои колени, словно пробежала стометровку. Ее дыхание было частым, и невозможно было различить, что было тому виной – физические упражнения, страх или недавняя сигарета. Она поднялась и заглянула в холодильник. Он был ожидаемо пуст. На полках было три яйца, какие-то мази и пакет с молоком. К ее удивлению, молоко оказалось свежим, пакет даже не был открыт. Она повернула крышку и сделала три жадных глотка. Вытерев белые капли с губ о черный рукав своей новой кофты, она поставила пакет на стол и снова пошла в комнату. Уже пару минут спустя она волокла за собой по длинному коридору старый холщовый мешок, доверху забитый чем-то и туго связанный вокруг себя. На очередном шаге девушка чуть не подвернула ногу, поскользнувшись на каблуках. Затем выпрямилась, подперев поясницу, и снова посмотрела на часы. Она оглянулась по сторонам, словно искала что-то, и взгляд упал на пару обуви, аккуратно стоявшую в самом углу. Это были старые поношенные мужские ботинки. Они еще были на ходу, и по внешнему виду можно было сделать вывод, что за ними трепетно ухаживали.

Недолго раздумывая, девушка скинула туфли и натянула черные ботинки. Они были сильно велики, и пришлось туго затянуть шнурки, чтобы те не свалились при ходьбе. Свои туфли она сунула в просторные карманы черной кофты, так удачно оказавшиеся при ней. Стоили ли они еще нескольких минут? Скорее, это было удачным совпадением. Еще пара минут, и пыль снова могла спокойно расползтись по своим углам.

На улице стояла непроглядная ночь, какие нередко бывают жарким летом. Не было ни ветра, ни дождя, ни полной луны, ни громких голосов – ничего. Все словно вымерло вокруг. Лишь в одном окне второго этажа дома мерцали блеклые огни телевизора. Густые деревья, пустой подъезд и усталое шарканье мужской подошвы по асфальту. Темная фигура украдкой вошла в тяжелую железную дверь, что в первый раз за свою историю закрыли беззвучно. Девушка вошла в квартиру, огляделась по сторонам и вновь прошлась по всем комнатам. Их было две, не считая кухни. Направляясь к выходу, она скинула мужские ботинки, которые стали еще тяжелее от налипшей земли. Обернулась, посмотрела в сторону кухни. На столе все еще стоял открытый пакет молока, и девушка пошла за ним. Добравшись до стола, она почувствовала внезапную усталость и непреодолимое желание сесть, отдохнуть, словно на плечи взвалили тяжелый, как мешок картошки, груз. Она села на стул. Сняла перчатки. Под ними еще сверкал красивый маникюр, и, лишь приглядевшись, можно было различить грязь, проступившую сквозь перчатки, и пару сломанных ногтей. Ее руки свисали с плеч словно две непослушные плети. Приходилось быть сосредоточенной, чтобы ими шевелить. Девушка взяла пакет с молоком и сделала три отрешенных глотка. Полегчало. Она снова хотела курить. Сперва подалась в сторону соседней комнаты, но опомнилась и, опустив руку в карман, достала свою недокуренную сигарету. Несколько секунд потребовалось, прежде чем она смогла вновь поджечь отсыревший огрызок от газовой конфорки. Девушка села за стол и так и не смогла сделать ни единой затяжки. Мысли снова были далеко от этого места. Мокрая сигарета медленно тлела в ее руке, пока она не почувствовала тепло на своих уставших пальцах. На улице светало, и, почувствовав первые лучи на своем лице, девушка не сразу пришла в себя. В своих мыслях она еще убегала от юноши сквозь бесконечные лабиринты кустистых роз под звонкий девичий смех. Это был ее смех. Далекий. Она едва могла его слышать. С каждым шагом смех все больше ускользал. И вот она уже его не слышит, а только помнит, как он звучал, как он был ярок и прекрасен. Остались лишь воспоминания.