Анна-Нина Коваленко - Дальние страны

«Это тебе за маму».

Ночью мама разбудила:

– Говорят, ты бросила девочке в лицо грязь. Это правда?

– Правда.

– Почему?

Молчу в ответ. Она не узнает почему.

«Давай закурим». Мама едет по делам в Пожарское, в РОНО, меня поручает присмотру старшим, четырнадцати-пятнадцатилетним девочкам. Девочки эти дают мне почитать свои альбомы, а сами убегают в лесок, что за школьной оградой, курить. Я с интересом читаю рукописные песни, чаще всего об Алтайском крае, о крутизне дорог, несчастной любви шофёра. И там же – рисованные красивые цветы, красные розы. Никогда не видела розу в жизни. Рисую розу: лепесточки по спирали. Хочу быть равной с этими девчонками, тоже курить… Рву и сушу траву, трава сохнет быстро, делаю папироску-самокрутку и выхожу на крыльцо с альбомом в руках, закуриваю, сажусь: в одной руке папироска, в другой альбом, с алтайскими историями. Отрываюсь от чтива для затяжки: у входа во двор школы – мама, застыла от изумления, ничего не может сказать. Гашу свою папироску.

«Ружьё заряжено». Мама организовала народный театр. Сцена – местный клуб. Актёры – деревенское население, в основном молодёжь, играют замечательно. В один прекрасный воскресный день театральный коллектив едет на грузовике в Пожарское, и я вместе со всеми. Мне выпадает развлечь публику в антракте чтением стихотворения о кошке, которой хозяева долго искали подходящее имя, пока не пришли к такому заключению: «Не назвать ли нам кошку Кошкой!» Успех! О нас напишут в районной газете! И обо мне не забудут: «Девочка-младшеклассница прочитала со сцены…». Вечером с мамой возвращаемся домой, укладываемся спать в нашу деревянную кровать. Слышен шорох в коридоре. Что-то упало? Мама обращается ко мне громким басом:

– Сынок, а у нас ружьё заряжено?

Я не успеваю отреагировать «какое ружьё, мама», как она толкает меня в бок и шепчет: «Отвечай: заряжено, папа…» И я отвечаю:

– Заряжено, папа…

Она: «Громче „заряжено, папа“».

– Заряжено, папа!

Шорохи продолжаются. Мама повторяет свой вопрос басом, заряжено ли ружьё, а я повторяю мой ответ «заряжено, папа»… Шорохи прекращаются. Рано утром мама выглядывает в дверь; выходит в коридор, потом зовёт меня: «Посмотри». Я выглядываю в коридор – вижу огромного серого кота, проникшего через открытую форточку, и теперь крепко спящего на подоконнике. Мы с мамой смеёмся.

Зима. У дома Пинчуков стоит бездействующий по причине зимы комбайн. Играем в войну, и комбайн с нами тоже. Мороз. Надина сестра Маня зачем-то лизнула металлический поручень, да и примёрзла языком. Закричала, мы кинулись её отрывать, оторвали, а кончик языка остался на поручне. С тех пор Маня будет картавить. Хорошо ещё, что красивая.

Весна. В лесу, что за школьной оградой, хрупкие деревца ольхи свесили серёжки – божественно красивые, самые первые весенние цветения! В Сибири подснежники, а здесь – ольховые серёжки. В мае расцветут белыми душистыми цветами ранетки, сливы… Но всё же самые первые и самые красивые – ольховые серёжки.

…В один прекрасный весенний день у Нади с Маней появилась на свет сестрёнка, назвали Тоней. Без отца – потому что никто не видел никакого дяди около тёти Паши. В Сибири таких детей называют «суразята», а на Дальнем Востоке – «байстрюки». И Тоня стала расти не по дням, а по часам.

Летние каникулы, детская площадка:

«Девицу» хозяева просяного поля объявляют «дурочкой, дурочкой», но обратная, то есть встречная сторона обещает её «вылечить, вылечить»… Вот так две шеренги ребят держатся за руки, поют, движутся навстречу друг другу. Мы, девочки, по очереди в качестве выкупа, то есть «дурочек», переходим из одной шеренги в другую. Действие происходит на детской площадке, в соседней деревне Федосьевке, куда нас с Надей отправили, напутствуя словами «там вас хоть покормят», и привёз колхозный шофёр дядя Стёпа. Первую ночь накануне заезда мы с Надей спали в доме одной из наших воспитательниц, спали на полу, и я никак не могла унять урчания в желудке. На следующий день мы уже в помещении школы, классная комната и есть наша детская площадка, тут спим на полу все вместе, едим и играем. Иногда кто-нибудь из нас получает из дома гостинец, скудный гостинец – времена голодные. Однажды мне передали бутылку мёда. Зачем-то я на спор выпила всё, и потом прошла ночь в приступах рвоты. А ещё раз проснулась в луже: описалась. Что ели – не помню. Главное, мы что-то ели.