Анна-Нина Коваленко - Дальние страны

…Было лето. Я его не видела несколько дней. Потом моя мать сказала: «Пойдём, попрощаемся со Славой». Взяла меня за руку, и мы пошли. Мама сказала, что Слава уезжает, далеко-далеко. По пути попадались цветы тысячелистника, я их рвала – Славе в дорогу.

В его доме было много людей, толпа. Он лежал на лавке или на койке – не помню, – вытянувшись во весь рост, на спине, руки сложены на груди, держат свечку; глаза закрыты. В изголовье – букет из ягод земляники. Мне объяснили, или я тогда сама додумала: если он проголодается в своём долгом пути – поест земляники, подкрепится, и – дальше. Я положила рядом тысячелистник, на память, по приказу взрослых поцеловала его в лоб, жёлтый, холодный… Меня увели.

…Побывав на родине, сделала несколько фотографий. Показываю людям – смотрят с интересом… Цветы тысячелистника.

– А это, что за растение?

Говорю: «Целебное. Как заболит зуб, или что-нибудь ещё, сорвать листочек, пожевать – и боль пройдёт».

Я и сама в это верю.

Тысячелистник кутает землю вечноцветущим ковром.

«Юного рыбака Урашиму морская черепаха, вернее, морская принцесса, принявшая образ черепахи, увлекла на дно морское, где он пробыл-прожил во дворце четыре счастливых года, но затосковал по родине и решил посетить свой берег. Принцесса дала ему в дорогу с собой зелёную шкатулку – чтоб вернуться, только наказала: шкатулку не открывать. На берегу оказалось, что тут без него прошло не четыре, а четыреста лет, и он уже стал историей. Посетив старые могилы, включая свою собственную, он по пути назад в подводный дворец нечаянно открыл зелёную шкатулку, из которой вырвался туман, и Урашима рассыпался в прах…»

В который раз вспомнилась эта старинная японская сказка о рыбаке Урашиме. Пытаюсь понять, как это было возможно, нечаянно открыть шкатулку: может быть, споткнулся?..

Ну да, споткнулся. О камень на берегу. Или о выброшенную морской волной корягу…

Самолет держит курс на Нью-Йорк. Сосед по сиденью доедает свой дорожный обед. Внизу облака, облака… Прежде чем самой рассыпаться в прах, перебираю-вспоминаю отдельные памятные события и сокровенные, дорогие сердцу образы, заключённые в шкатулке моей памяти…

1940-е, лето. Вот я по пыльной дороге выхожу за деревню; направляюсь к колхозному полю. Куда-то, далеко-далеко, ушёл мой близкий друг Слава. Слава был в деревне Поморцево, где работала в школе мама. А теперь я в деревне Сидорёнково, здесь бабушка-дедушка, и я живу с ними. Я теперь одинокий ребёнок. Мне нравится уходить далеко-далеко, и может быть, там я встречу Славу. Мимо свинофермы, дальше направо. Слева от дороги поле, справа, далеко – чёрные крестики, ближе – поле. На краю поля стоит босая девчонка с растрёпанными светлыми косичками и держит за ботву какой-то корнеплод. Девчонка улыбается, щурясь синими лучистыми глазами. Мы молча смотрим друг на друга. Я не знаю что сказать, она, видимо, тоже. Расходимся…

Зима. Мама! Мама вывозит меня на саночках за ограду, везёт, набирая скорость, снег летит мне в лицо, и необыкновенное счастье переполняет моё сердечко. Мы едем, собственно, еду я, мама бежит, на улице темнеет… совсем темно. Приехали к маминой подруге по имени Аида. Мне дают кусок хлеба с солью и стакан чая с молоком. Это вкусно.

Весна. Я уже переболела детским параличом, и учусь ходить заново. Меня вылечила наговором, то есть поставила на ноги добрая деревенская знахарка. Вышла на крыльцо избушки, слышу пение-кукование кукушки на той стороне нашей речки, саму речку не вижу по причине маленького роста, да и крутизны берега не вижу, а только вижу: та сторона нежно-зелёная с призрачными холмами далеко-далеко. Оранжевый восход. Я спрашиваю кукушку:

– Кукушка, кукушка, скажи, сколько лет мне жить?

Та замолкает, видимо, заглядывает в свои записи, потом заводит своё «ку-ку».

– Один… два… три…

Дальше – «много»: я умею считать только до трёх.

Лето. В огороде, у межи, яма. Я разрыла эту яму вглубь и вширь, нашла доски, закрепила полки, а на этих полках расставляю вылепленные из глины фигурки: уточки, грибы, человечки… Мастерская прячется в траве – это мой сад. Приходят гости: Толька Барабанов из дома через дорогу, соседи через огород братья Ванька и Петька. Ой, а Толька Барабанов, как он меня удивляет! Посидев в моей мастерской, собирается уходить, и на его «ну я пошёл» я отвечаю «да посиди ещё» – так делают взрослые, я слышала, но когда после ответного визита в игральный уголок с железками в его огороде за баней собираюсь уходить я, он мне отвечает: «Ну и иди!»